Лейла Муллагалеева - 2014 +/-. Стихи

Новый мир
под пером у Мастера
открывает эпоху войн.
В нём герой
без меча и бластера
охраняет земной покой.

Восстаёт он
на пике ветреном,
опираясь на посох-сук.
Заклинанья
из слов потерянных
собирает в ладонях рук.

И великая сила
кроется
под сплошным эбонитом туч…
А герой без меча
всё молится,
к небесам подбирая ключ.

Нам исход неизвестен
– временно —
ведь войны не исчерпан срок.

Руки к небу
на пике ветреном
всё вздымает седой Пророк.

Мне этот мир приносит
радость и страдания,
но в нём туман
их размывает очертания.

Но скоро мир и сам
падёт за грань реальности,
теряясь между равнодушием
и крайностью.

А я возьму чуть-чуть
чернил у горизонта
и обведу поярче
всех эмоций контур.

Вновь научусь встречать
и радости, и беды.

Я проведу свою черту
меж тьмой и светом.

Воздух —
что жидкий хрусталь;
резво птицы кружат,
словно хлебнули
рябинный
сироп-энергетик.

В снежной накидке
брутального леса
душа
оттаяла вдруг,
обнажив
под сугробом букетик —

белых подснежников
хрупких
букет кружевной —
будто само
воплощение
прежних снежинок.

«Будешь, весна,
ты моей
ненаглядной женой?»

«Нет! —
пронеслось над его
головой вороной,
– я пройду мимо
заросших корнями
тропинок;
может, и вовсе
я их обойду
стороной.

…после меня
к тебе в гости
нагрянет мой брат —
стройный
в одеждах зелёных
кудрявый мулат.

Ты угощай его:
ягод, смотри,
не жалей!

С этим он станет
добрее к тебе,
веселей.

А постараешься —
станет меж нами,
как сват!»

О, помоги мне
справиться с собой,
когда шайтан меня
грехами искушает.

Они, пусть,
малые —
но в них беда большая:

когда они набросятся
гурьбой —
утонешь в них,
как в яме выгребной

всё содержимое
её нутра
вкушая.

О, помоги мне
справиться с собой…

Бледный месяц
за тучей потух.
Почерневший
сорвался лист,
как безбожник и атеист,
на земле
испустить свой дух.

На могиле средь
сгнивших цветов,
под надломленным
ржавым крестом,
сбитый дрожью,
лежал пластом,
старый пёс,
в самом пике летов.

Я, как тень
жизнью смытых границ,
сгустком света
к нему подошёл.
Вспомнил храп его
так хорошо,
как не помнил
мелькающих лиц.

Он почуял меня
и завыл,
не страшась воем мёртвых
поднять.

Лишь детей
потерявшая мать
внять душой бы
смогла его пыл.

Я взглянул
в два туманных зрачка.
Ничего в них
давно уже нет.
Ветер сдунул
наш вечный момент
звонко сломленным
хрустом сучка.

Я молчал.
До рассвета б молчал.
Но, в глазах своих
влагу держа,
я воскликнул:
«Родная душа!
В бренном мире
надёжный причал!

Дом мой нынешний
в мокрой земле…
Иногда, прошу,
помни о том:
мне теплей
под твоим животом,
чем под пледом снегов
в феврале.»

Были лужи
и слякоть кругом.
Но дрожать перестал он.
В глазах
засветился мой
призрачный прах.

…я ж его
чуть не кончил щенком…

Я бежала по снегу
неистово
прочь от дома,
навстречу заре.

Было небо большим,
аметистовым,
и восток по-иному горел.

Даже снег был
чуть-чуть фиолетовым
и навязчиво ярко блестел.

Никогда
не забуду я этого,
как забыла
о важности дел.

Как забыла,
зачем я бежала вдаль,
засмотревшись
на утренний сон.

Может быть,
это вовсе – не невидаль?

Может мир
вот таким был рождён…

От своей стаи вдруг отбилась
Птица Райская
и притворилась,
будто сломано крыло.

Она отвергла стаи милость
в ночь ту майскую

и растворилась,
бьясь об облако челом.

Её к себе позвал Миндаль
цветами сонными,
клянясь,
о верности шепча,
давал обет, —

и… полетела она вдаль,
заворажённая,
а на плечах её
цветных сиял рассвет.

Снег падал.
Таял.
Снова падал.
На чистый
холод моих губ.

Не надо,
стая…

Нет, не надо
кричать сквозь шёпот
зовом труб.

Лететь,
куда
сама не знаю,
оставив всё – что есть —
Врагу.

– Лететь?
– Ну, да…
– Не слушай стаю,
Я без тебя здесь
не смогу!

Мы ходили под одним солнцем.
А зачем?

Чтобы однажды, в поцелуе,
закрыть глаза и забыть
его лучи.

Нас хлестали в лицо
одни и те же дожди.

А зачем?
Чтобы мы не умерли от жажды,
скучая
друг по другу.

С одинаковой силой
толкали нас в спину
вольные ветры.
А зачем?
Чтобы мы не останавливались
на Пути и не сворачивали с него.

С одного и того же расстояния
смотрели на нас
непостижимые звёзды.
А зачем?
Наблюдали, предполагали нашу встречу.

По одной дороге мы ходили,