Владимир Высоцкий - Книга 1

Не пиши мне про любовь: не поверю я,
Мне вот тут уже дела твои прошлые.
Слушай лучше: тут с лавсаном материя.
Если хочешь, я куплю, вещь хорошая.
Водки я пока не пью, ну ни стопочки.
Экономлю, и не ем даже супу я,
Потому что куплю тебе кофточку,
Потому что я люблю тебя, глупая!
Был в балете: мужики девок хапают.
Девки все, как на подбор, в белых тапочках.
Вот пишу, а слезы душат и капают,
Не давай себя хватать, моя лапочка!
Наш бугай один из первых на выставке,
А сперва кричали, будто бракованный.
Но очухались и вот дали приз-таки.
Весь в медалях он лежит запакованный.
Председателю скажи, пусть избу мою
Кроет нынче же и пусть всю травку выкосит.
А не то я телок крыть не подумаю,
Рекордсмена портить мне? На-кось, выкуси!
И пусть починит наш амбар, ведь не гнить зерну.
Будет Пашка приставать, с ним — как с предателем.
С агрономом не гуляй — ноги выдерну!
Можешь раза два пройтись с председателем.
До свидания, я в ГУМ за покупками,
Это вроде нашего амбара, но со стеклами.
Ведь ты мне можешь надоесть с полушубками,
В сером платьице с узорами блеклыми.
Постскриптум:
Тут стоит культурный парк по-над речкою.
В нем гуляю и плюю только в урны я.
Но ты, конечно, не поймешь, там, за печкою,
Потому ты — темнота некультурная.

Где мои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где мои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где не гаснет ночью свет?
На Большом Каретном.
И где меня сегодня нет?
На Большом Каретном.
Помнишь ли товарищ этот дом?
Верю, вспоминаешь ты о нем.
Я скажу, что тот полжизни потерял,
Кто на Большом Каретном не бывал.
Еще бы ведь…
Где мои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где мои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где мой черный пистолет?
На Большом Каретном.
А где меня сегодня нет?
На Большом Каретном.
Переименован он теперь,
Стало все по-новому, верь-не верь,
И все же, где б ты ни был, где ты не бредешь,
Нет-нет, да по Каретному пройдешь.
Еще бы ведь…
Где мои семнадцать лет?
На Большом Каретном.
Где мои семнадцать бед?
На Большом Каретном.
А где не гаснет ночью свет?
На Большом Каретном.
А где меня сегодня нет?
На Большом Каретном…

Едешь ли в поезде, в автомобиле,
Или гуляешь, хлебнувши винца,
При современном машинном обилье
Трудно по жизни пройти до конца.
Вот вам авария в Замоскворечье
Трое везли хоронить одного.
Все, и шофер, получили увечья,
Только который в гробу — ничего.
Бабы по найму рыдали сквозь зубы,
Дьякон — и тот верхней ноты не брал,
Громко фальшивили медные трубы
Только который в гробу не соврал.
Бывший начальник и тайный разбойник
В лоб лобызал и брезгливо плевал.
Все приложились, и только покойник
Так никого и не поцеловал.
Но грянул гром. Ничего не попишешь,
Силам природы на речи плевать.
Все побежали под плиты и крыши,
Только покойник не стал убегать.
Что ему дождь! От него не убудет.
Вот у живущих закалка не та.
Ну, а покойники — бывшие люди
Смелые люди — и нам не чета.
Как ни спеши, тебя опережают.
Клейкий ярлык, как отметка на лбу,
А ничего тебе не угрожает,
Только когда ты в дубовом гробу.
Можно в отдельной, а можно и в общей
Мертвых квартирный вопрос не берет.
Вот молодец, этот самый усопший,
Вовсе не требует лишних хлопот.
В царстве теней, в этом обществе строгом,
Нет ни опасностей, нет ни тревог.
Ну, а у вас? Все мы ходим под богом.
Только которым в гробу — ничего.
Слышу кругом: он покойников славит!
Нет, я в обиде на нашу судьбу.
Всех нас когда-нибудь кто-то задавит,
За исключением тех, кто в гробу.

Нет острых ощущений, все — старье, гнилье и хлам.
Того гляди, с тоски сыграю в ящик.
Балкон бы что ли сверху иль автобус пополам,
Вот это — дело, это — подходяще.
Повезло. Наконец, повезло.
Видит бог, что дошел я до точки:
Самосвал в тридцать тысяч кило
Мне скелет раздробил на кусочки.
И вот лежу я на спине загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный
По отдельности и до исправности,
Все будет в целости и сохранности.
Эх, жаль, что не роняли вам на череп утюгов.
Скорблю о вас. Как мало вы успели.
Ах, это ж просто прелесть — сотрясение мозгов.
Ах, это ж наслажденье — гипс на теле.
Как броня на груди у меня
А на руках моих крепкие латы.
Так и хочется крикнуть: — Коня мне, коня.
И верхом ускакать из палаты.
И вот лежу я на спине загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный
По отдельности и до исправности,
Все будет в целости и сохранности.
Задавлены все чувства, лишь для боли нет преград.
Ну, что ж, мы сами часто чувства губим.
Зато я, как ребенок, весь спеленатый до пят
И окруженный человеколюбием.
Под влияньем сестрички ночной
Я любовью к людям проникся,
И — клянусь — до доски гробовой
Я б остался невольником гипса.
И вот лежу я на спине загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный
По отдельности и до исправности,
Все будет в целости и сохранности.
Вот хорошо б еще, чтоб мне не видеть прежних снов,
Они, как острый нож для инвалида.
Во сне я рвусь наружу из-под гипсовых оков,
Мне снятся свечи, рифмы и коррида.
Ах, надежда, ты гипса броня
От того, кто намерен кусаться.
Но одно угнетает меня
Что никак не могу почесаться,
И вот лежу я на спине загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный
По отдельности и до исправности,
Все будет в целости и сохранности.
Вот я давно здоров, но не намерен гипс снимать,
Пусть руки стали чем-то вроде бивней,
Пусть ноги истончали, мне на это наплевать,
Зато кажусь, кажусь значительно массивней.
Я под гипсом хожу ходуном,
Я наступаю на пятки прохожим
Мне удобней казаться слоном
И себя ощущать толстокожим.
И вот по жизни я иду загипсованный,
Каждый член у меня расфасованный
По отдельности и до исправности,
Все будет в целости и сохранности.