Владимир Высоцкий - Книга 1

Взял я жигулевского и косхалвы
Дубняка и керченскую сельдь,
И отправился я в белые столбы
На братана и на психов посмотреть.
А братан уже встречает в проходной
Он меня за опоздание корит,
Говорит: «Давай скорее по одной!
Тихий час сейчас у психов» — говорит.
А шизофреники вяжут веники,
А параноики рисуют нолики,
А которые просто нервные,
Те спокойным сном спят, наверное.
А как приняли по первой первача,
Тут братана сразу бросило в тоску,
Говорит, что он зарежет главврача,
Что он, сука, не пустил его в Москву.
А ему в Москву не за песнями,
Ему выправить надо пенсию.
У него в Москве есть законная,
И еще одна — знакомая.
Мы пивком переложили эту сельдь,
Закусили это дело косхалвой.
Тут братан и говорит мне:
«Сень! А Сень! ты побудь тут за меня денек-Другой.»
И по выходке и по роже мы
Завсегда с тобой были схожи мы.
Тебе же нет в Москве вздоха-продыха,
Поживи ты здесь, как в доме отдыха.
Тут братан снимает тапки и халат,
Он мне волосы легонько ерошит,
А халат на мне ну прямо в аккурат
Будто точно на меня халат пошит.
А братан пиджак, да и к поезду.
А я булавочкой деньги к поясу,
И иду себе на виду у всех
Ведь и правду мне отдохнуть не грех.
Тишина на белом свете, тишина,
Я иду и размышляю, не спеша,
То ли стать мне президентом США,
То ли взять, да и закончить ВПШ.
А у психов жизнь — так бы жил любой:
Хочешь, спать ложись, хочешь, песни пой.
Предоставлена нам вроде литера
Кому от Сталина, кому от Гитлера.

Ой, где был я вчера — не найду, хоть убей.
Только помню, что стены с обоями,
Помню, Клавка была и подруга при ней,
Целовался на кухне с обоими.
А наутро я встал
Мне давай сообщать,
Что хозяйку ругал,
Всех хотел застращать,
Что я голым скакал,
Что я песни орал,
А отец, говорил,
У меня генерал.
А потом рвал рубаху и бил себя в грудь,
Говорил, будто все меня продали.
И гостям, говорят, не давал продохнуть,
Донимал их блатными аккордами.
А потом кончил пить,
Потому что устал,
Начал об пол крушить
Благородный хрусталь,
Лил на стены вино,
А кофейный сервиз,
Растворивши окно,
Просто выбросил вниз.
И никто мне не мог даже слова сказать.
Но потом потихоньку оправились,
Навалились гурьбой, стали руки вязать,
А потом уже все позабавились.
Кто плевал мне в лицо,
А кто водку лил в рот.
А какой-то танцор
Бил ногами в живот.
Молодая вдова,
Верность мужу храня,
Ведь живем однова
Пожалела меня.
И бледнел я на кухне с разбитым лицом
Сделал вид, что пошел на попятную,
Развяжите, кричал, да и дело с концом,
Развязали, но вилки попрятали.
Тут вообще началось,
Не опишешь в словах.
И откуда взялось
Столько силы в руках?
Я, как раненный зверь,
Напоследок чудил,
Выбил окна и дверь,
И балкон уронил…
Ой, где был я вчера — не найду днем с огнем,
Только помню, что стены с обоями…
И осталось лицо, и побои на нем…
Ну куда теперь выйти с побоями?
Если правда оно,
Ну, хотя бы на треть,
Остается одно:
Только лечь, помереть.
Хорошо, что вдова
Все смогла пережить,
Пожалела меня
И взяла к себе жить.

У вина достоинство, говорят, целебное.
Я решил попробовать. Бутылку взял, открыл.
Вдруг оттуда вылезло что-то непотребное:
Может быть зеленый змий, а может, крокодил.
Если я чего решил, я выпью-то обязательно,
Но к этим шуткам отношусь я очень отрицательно.
А оно зеленое, пахучее, противное,
Прыгало по комнате, ходило ходуном.
А потом послышалось пенье заунывное,
И виденье оказалось грубым мужиком.
Если я чего решил, я выпью-то обязательно,
Но к этим шуткам отношусь я очень отрицательно.
И если б было у меня времени хотя бы час.
Я бы дворников позвал бы с метлами, а тут
Вспомнил детский детектив — старика Хоттабыча
И спросил: товарищ ибн, как тебя зовут?
Так, что хитрость, говорю, брось свою иудину,
Прямо, значит, отвечай, кто тебя послал?
И кто загнал тебя сюда — в винную посудину?
От кого скрывался ты и чего скрывал?
Тот мужик поклоны бьет, отвечает вежливо:
Я не вор, я не шпион, я вообще-то дух!
И за свободу за свою, захотите ежели,
Изобью за вас любого, можно даже двух.
Тут я понял: это джин, он ведь может многое,
Он ведь может мне сказать: вмиг озолочу.
Ваше предложение, — говорю, — убогое.
Морды после будем бить. Я вина хочу!
Ну а после — чудеса по такому случаю!
Я до небес дворец хочу, ведь ты на то и бес.
А он мне: мы таким делам вовсе не обучены,
Кроме мордобития — никаких чудес.
Врешь, — кричу, — шалишь, — кричу. Ну, и дух в амбицию.
Стукнул раз — специалист, видно по всему.
Я, конечно, побежал, позвонил в милицию.
Убивают, — говорю, — прямо на дому.
Вот они подъехали, показали аспиду!
Супротив милиции он ничего не смог!
Вывели болезного, руки ему за спину
И с размаху кинули в черный воронок.
Что с ним стало? Может быть, он в тюряге мается.
Чем в бутылке, лучше уж в бутырке посидеть.
Ну, а может, он теперь боксом занимается?
Если будет выступать, я пойду смотреть.

Считать по нашему, мы выпили немного.
Не вру, ей-богу. Скажи, Серега!
И если б водку гнать не из опилок,
То что б нам было с пяти бутылок?
Вторую пили близ прилавка в закуточке,
Но это были еще цветочки,
Потом в скверу, где детские грибочки,
Потом не помню — дошел до точки,
Я пил из горлышка, с устатку и не евши,
Но я, как стекло, был, то есть остекленевший,
Ну, а когда коляска подкатила,
Тогда у нас было семьсот на рыло.
Мы, правда, третьего насильно затащили.
Но тут промашка — переборщили.
А что очки товарищу разбили,
Так то портвейном усугубили.
Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь,
Что не буяньте, что разойдитесь.
Ну, разойтись я тут же согласился.
И разошелся, конечно, и расходился.
Но, если я кого ругнул — карайте строго,
Но это вряд ли, скажи, Серега!
А что упал, так то от помутненья,
Орал не с горя, от отупенья.
Теперь позвольте пару слов без протокола:
Чему нас учит семья и школа?
Что жизнь сама таких накажет строго.
Тут мы согласны, скажи, Серега.
Вот он проснется и, конечно, скажет.
Пусть жизнь осудит, да, Сергей? Пусть жизнь накажет.
Так отпустите, вам же легче будет,
Чего возиться, если жизнь осудит!
Вы не глядите, что Сережа все кивает,
Он соображает, он все понимает.
А что молчит, так это от волненья,
От осознанья, так сказать, и просветленья.
Не запирайте, люди, плачут дома детки,
Ему ведь в Химки, а мне — в Медведки.
Да, все равно, автобусы не ходят,
Метро закрыто, в такси не содят.
Приятно все же, что нас здесь уважают.
Гляди, подвозят, гляди, сажают,
Разбудит утром не петух, прокукарекав,
Сержант подымет, как человека.
Нас чуть не с музыкой проводят, как проспимся.
Я рупь заначил — слышь, Сергей, — опохмелимся.
И все же, брат, трудна у нас дорога.
Эх, бедолага, ну, спи, Серега!