Валерий Брюсов - Меа

…Брат ли Кабраль кораблю? индских копей

Золото фландрский банкир тщится счесть…

…Дальше!.. Вопль толп; радио с небоскреба…

Дальше!.. Жизнь воль; Марс в союз; враг с

планет.—

И…..Вновь у башни троянской (из гроба!)

Старцев спор, выдать Елену иль нет.—

Круг всех веков, где дикарь в Übermensch'e [3] Сверхчеловек (нем.).

Все, все — во мне! рать сдержать сил не трать!

Бей в пулемет, нынь! рядов не уменьшить!

В ширь, в высь растут лейбниц-глифы, тетрадь!

11 января 1923

Идет, безвольно уступая,—

Власть Афродиты рокова! —

Но в вихре мыслей боль тупая,

Как иглы первые слова:

«Пришел ты с битвы? Лучше, бедный,

Ты б в ней погиб! — разил мой муж

Ты хвастал свить венец победный,

Здесь, как беглец, ты почему ж?

Иди, в бой вновь кличь Менелая!

Нет! мал ты для мужских мерил!

Из ратных бурь — прочь! не желая,

Чтоб медью царь тебя смирил!»

Но, в благовонной мгле, на ложе,

Где локтем пух лебяжий смят,

Прекрасней всех и всех моложе

Ей Парид, чьи глаза томят:

«Нет, не печаль! Судьба хотела,

Чтоб ныне победил Атрид.

Я после побежду. Но тело

Теперь от жгучих жажд горит.

Так не желал я ввек! иная

Страсть жечь мне сердце не могла.

В тот час, когда с тобой Краная

Нас первой ночью сопрягла!»

И никнет (в сеть глубин уловы!)

Елена — в пламя рук, на дно,

А Афродиты смех перловый —

Как вязь двух, спаянных в одно.

7 мая 1922

Искали царств, дробили грады,

Бросая здесь, там зиждя трон;

Битв смена — путь их; им награды —

Груз диадем, цепь из корон.

Народ? он — ставка. На кон брошен,

Да ждет, чья кость решит игру!

Как сметь судить? кто в споре спрошен?

Рок тысяч — у царя в шатру!

Эллада, край Хеми, круг Персии,

Все — Зевс для них ковром постлал;

И им же дев бактрийских перси,

Китайский шелк, Индийский дал…

Скиптр Александра, строг и страшен,

Взнесен, — жезл к строю грозных древк;

Им каждый сон в огонь раскрашен;

Полиоркет — он, тот — Селевк!

«Достойнейший» не встал. Пусть. В шквалах

Дней, гулких отзвуком громов,

Рос вширь, в пределах небывалых;

Союз племен под скреп умов.

Центр слал свой свет в периферии;

В сталь — злато, в Запад тек Восток;

Угль стыл; сквозь пепл Александрии

Взносили ввысь живой росток.

Гудел гигантский горн вселенной;

Месил века; гас, отпылав.—

Чтоб в тот же мир, в срок Рима — пленный,

Влил в жизнь тысячелетний сплав.

12 марта 1923

Давно, когда модно дышали пачули,

И лица солидно склонялись в лансье,

Ты ветер широт небывалых почуял,

Сквозь шелест шелков и из волн валансьен.

Ты дрожью вагона, ты волью фрегата

Мечтал, чтоб достичь тех иных берегов,

Где гидрами — тигр, где иглой — алигатор,

И тех, что еще скрыты в завес веков.

Лорнируя жизнь в призму горьких иронии,

Ты видел насквозь остова Second Empire, [4] Вторая империя (фр.).

В салонах, из лож, меж кутил, на перроне,—

К парижской толпе припадал, как вампир.

Чтоб, впитая кровь, сок тлетворный, размолот,

Из тигеля мыслей тек сталью стихов,

Чтоб лезвия смерти ложились под молот

В том ритме, что был вой вселенских мехов!

Твой вопль, к сатане, твой наказ каинитам,

Взлет с падали мух, стон лесбийских «epaves» [5] Обломки (фр.). —

Над скорченным миром, с надиров к зенитам,

Зажглись, черной молнией в годы упав.

Скорбя, как Улисс, в далях чуждых, по дыму,

Изгнанник с планеты грядущей, ты ждал,

Что новые люди гром палиц подымут —

Разбить мертвый холод блестящих кандал.

Но вальсы скользили, — пусть ближе к Седану;

Пачули пьянили, — пусть к бездне коммун.

Ты умер, с Нево видя край, вам не данный,

Маяк меж твоих «маяков», — но кому?

26 августа 1923

Над омраченным Петроградом

Дышал ноябрь осенним хладом.

Дождь мелкий моросил. Туман

Все облекал в плащ затрапезный.

Все тот же медный великан,

Топча змею, скакал над бездной.

Там, у ограды, преклонен,

Громадой камня отенен,

Стоял он. Мыслей вихрь слепящий

Летел, взвивая ряд картин,—

Надежд, падений и годин.

Вот — вечер; тот же город спящий,

Здесь двое под одним плащом

Стоят, кропимые дождем,

Укрыты сумрачным гранитом,

Спиной к приподнятым копытам.

Как тесно руки двух слиты!

Вольнолюбивые мечты

Спешат признаньями меняться;

Встает в грядущем день, когда

Народы мира навсегда

В одну семью соединятся.

Но годы шли. Другой не тут.

И рати царские метут

Литвы мятежной прах кровавый

Под грозный зов его стихов.

И заглушат ли гулы славы

Вопль здесь встающих голосов,

Где первой вольности предтечи

Легли под взрывами картечи!

Иль слабый стон, каким душа

Вильгельма плачет с Иртыша!

А тот же, пристально-суровый

Гигант, взнесенный на скале!

Ужасен ты в окрестной мгле,

Ты, демон площади Петровой!

Виденье призрачных сибилл,

В змею — коня копыта вбил,

Уздой железной взвил Россию,

Чтоб двух племен гнев, стыд и страх,

Как укрощенную стихию,

Праправнук мог топтать во прах!

Он поднял взор. Его чело

К решетке хладной прилегло,

И мыслей вихрь вскрутился, черный,

Зубцами молний искривлен.

«Добро, строитель чудотворный!

Ужо тебе!» — Так думал он.

И сквозь безумное мечтанье,

Как будто грома грохотанье,

Он слышал топот роковой.

Уже пуста была ограда,

Уже скакал по камням града —

Над мутно плещущей Невой —

С рукой простертой Всадник Медный.

Куда он мчал слепой порыв?

И, исполину путь закрыв,

С лучом рассвета, бело-бледный,

Стоял в веках Евгений бедный.

28 октября 1923

Мысленно, да! но с какой напряженностью

Сквозь окна из книг озираем весь мир мы!

Я пластался мечтой над огромной сожженностью

Сахары, тонул в знойных зарослях Бирмы;

Я следил, веки сжав, как с руки краснокожего,

Вся в перьях, летя, пела смерти вестунья;

Я слушал, чтоб в строфы влить звука похожего

Твой грохот, твой дым, в твердь, Мози-оа-Тунья!

Сто раз, нет, сто сотен, пока свое пол-лица

Земля крыла в сумрак, — покой океанам! —

Я белкой метался к полюсу с полюса,

Вдоль всех параллелей, по всем меридианам.

Все хребты твои знаю, все пропасти в кратерах,

Травы всяческих памп, всех Мальстрёмов содомы:

Мой стимер, где б ни был, — в знакомых фарватерах,

Мой авто — всюду гость, мой биплан — всюду дома!

И как часто, сорван с комка зеленого,

Той же волей взрезал я мировое пространство,

Спеша по путям светодня миллионного,