Зинаида Гиппиус - Стихи. Дневник 1911-1921

Тем зверьем, что зовутся «товарищи»,
Изничтожена наша земля.
Села наши — не села, пожарищи,
Опустели родные поля.

Плачут дети, томясь в испытании
И от голода еле дыша,
Неужель на такие страдания
Не откликнется наша душа?

Мы ль не слышим, что совестью велено?
Мы ль не двинемся все, как один,
Не покажем Бронштейну да Ленину,
Кто на русской земле господин?

Самодержцы трусливые, куцые,
Да погибнут под нашим огнем!
Знамя новой, святой революции
В землю русскую мы понесем.

Слава всем, кто с душой неизменною
В помощь Родине ныне идут.
Это, други, война не военная,
Это Божий свершается суд.

Как приехал к нам англичанин-гость,
По Гостиному по Двору разгуливает,
В пустые окна заглядывает.
Он хотел бы купить — да нечего.
Денег много — а что толку с того?
Вот идет англичанин завтракать,
Приходит он в Европейскую гостиницу,
А ее, сердечную, и узнать нельзя.
Точно двор извозчичий заплевана,
Засорена окурками да бумажками.
Три года скреби — не выскребешь,
Не выскребешь, не выметешь.
Ни тебе обеда, ни ужина,
Только шмыгают туда-сюда
Ловкачи — комиссары бритые.
Удивился гость, покачал головой
И пошел на Садовую улицу
Ждать трамвая номер тринадцатый.
Ждет он час, ждет другой,— не идет трамвай.
А прохожие только посмеиваются:
«Ишь нашелся какой избалованный.
Что ж, пожди, потерпи, коли время есть,
Долго ли до второго пришествия?»
И прождал бы он так до вечера,
Да терпение аглицкое лопнуло.
И побрел он пешком к Покрову, домой.
Наплывали сумерки осенние,
Фонарей не видать, не светятся,
Ни души кругом, тишина да мгла,
Только слышно: журчит где-то около
Ручеек, по камушкам прыгая,
Да скрипит-шуршит, мягко стелется
Под ногою трава забвения.
Вот пришел он домой измученный,
Не горит камин, темно-холодно,
Керосину в лампе ни капельки,
Хлеба ни крошки, ни корочки,
Трубы лопнули — не идет вода,
Не идет, только сверху капает,
С потолка на голую лысину.
Покорился гость, делать нечего.
Доплелся до кровати ощупью
И улегся спать, не поужинав.
Как заснул он — выползла из щелочки
Ядовитая вошь тифозная.
Поглядела, воздуха понюхала,
Очень запах ей аглицкий понравился,
Подползла она тихонько, на цыпочках,
И… кусь! англичанина в самый пуп,
Пролежал англичанин в сыпном тифу,
Пролежал полтора он месяца.
А как выздоровел, сложил чемодан
И удрал, не теряя времени,
Прямо в Лондон через Финляндию.
Вот приехал к себе он на родину,
Обо всем Ллойд Джоржу докладывает:
«Ваше, говорит, Превосходительство,
Был я в русской советской республике,
Еле ноги унес, еле душу спас.
Никого там нет, ничего там нет,
Только белая вошь да голый шиш,
С кем торговлю вести, мир заключать,
Не со вшой ли сыпнотифозною?»
А Ллойд Джорж сидит, усмехается,
Пузом своим потряхивает,
На соседнюю дверь подмигивает:
«Обману, говорит, я обманщиков,
Самого товарища Красина.
Штуку выкину, только дайте срок.
Время терпит, а дело трудное».
_____

Врет, иль правду говорит?
Спорить неуместно.
Кто кого перехитрит,
Ой, неизвестно.

Сиянье слов… Такое есть ли?
Сиянье звезд, сиянье облаков -
Я всё любил, люблю… Но если
Мне скажут: вот сиянье слов -
Отвечу, не боясь признанья,
Что даже святости блаженное сиянье
Я за него отдать готов…
Всё за одно сиянье слов!

Сиянье слов? О, повторять ли снова
Тебе, мой бедный человек-поэт,
Что говорю я о сияньи Слова,
Что на земле других сияний нет?

У каждого, кто встретится случайно
Хотя бы раз — и сгинет навсегда,
Своя история, своя живая тайна,
Свои счастливые и скорбные года.

Какой бы ни был он, прошедший мимо,
Его наверно любит кто-нибудь…
И он не брошен: с высоты, незримо,
За ним следят, пока не кончен путь.

Как Бог, хотел бы знать я все о каждом,
Чужое сердце видеть, как свое,
Водой бессмертья утолять их жажду -
И возвращать иных в небытие.

Всегда чего-нибудь нет,-
Чего-нибудь слишком много…
На всё как бы есть ответ -
Но без последнего слога.

Свершится ли что — не так,
Некстати, непрочно, зыбко…
И каждый не верен знак,
В решеньи каждом — ошибка.

Змеится луна в воде,-
Но лжет, золотясь, дорога…
Ущерб, перехлест везде.
А мера — только у Бога.

Я весь, и сердцем и телом,
Тебя позабыл давно,
Как будто в дому опустелом
Закрылось твое окно.

И вот, этот звук случайный,
Который я тоже забыл,
По связи какой-то тайной
Меня во мне изменил.

Душу оставил всё тою,
Уму не сказал ничего,
Лишь острою теплотою
Наполнил меня всего.

Не память, — но воскресенье,
Мгновений обратный лет…
Так бывшее над забвеньем
Своею жизнью живет.

Беги, беги, пещерная вода,
Как пенье звонкая, как пламя чистая.
Гори, гори, небесная звезда,
Многоконечная, многолучистая.
Дыши, дыши, прильни к Нему нежней,
Святая, радостная, ночь безлунная…
В тебе рожденного онежь, угрей,
Солома легкая, золоторунная…
Несите вести, звездные мечи,
Туда, туда, где шевелится мга,
Где кровью черной облиты снега,
Несите вести, острые лучи.
На край земли, на самый край, туда -
Что родилась Свобода трехвенечная
И что горит восходная Звезда,
Многоочитая, многоконечная…

Падающие, падающие линии…
Женская душа бессознательна,
Много ли нужно ей?

Будьте же, как буду отныне я,
К женщине тихо-внимательны,
И ласковей, и нежней.

Женская душа — пустынная,
Знает ли, какая холодная,
Знает ли, как груба?

Утешайте же душу невинную,
Обманите, что она свободная…
Всё равно она будет раба.

Каким мне коснуться словом
Белых одежд Ее?
С каким озареньем новым
Слить Ее бытие?
О, ведомы мне земные
Все твои имена:
Сольвейг, Тереза, Мария…
Все они — ты Одна.
Молюсь и люблю… Но мало
Любви, молитв к тебе,
Твоим — твоей от начала
Хочу пребыть в себе,
Чтоб сердце тебе отвечало -
Сердце — в себе самом,
Чтоб Нежная узнавала
Свой чистый образ в нем…
И будут пути иные,
Иной любви пора.
Сольвейг, Тереза, Мария,
Невеста-Мать-Сестра!

Я от дверей не отойду.
Пусть длится ночь, пусть злится ветер.
Стучу, пока не упаду.
Стучу, пока Ты не ответишь.
Не отступлю, не отступлю,
Стучу, зову Тебя без страха:
Отдай мне ту, кого люблю,
Восстанови ее из праха!
Верни ее под отчий кров,
Пускай виновна — отпусти ей!
Твой очистительный покров
Простри над грешною Россией!