Николай Минский - Белый ночи. Гражданские песни

Они пролились и ниспали

Глубоко в душу человека

И в ней скрываются от века,

Как жемчуг скрыт в мятежном море.

Их вызвать вновь не может горе

И радость вызовет едва ли.

Лишь только в редкий миг и краткий,

Когда, восторг почуяв сладкий,

Художник тайно созидает

Или герой, любя, страдает, —

Те слезы дно души покинут,

Волною медленной прихлынут

И очи обожгут украдкой.

Блеснут и скроются в мгновенье.

Но долго, долго умиленье

Волнует чувства и покоит.

И целой жизни миг тот стоит,

Когда душа, преобразившись,

От бренных уз освободившись,

Вновь чует Божье дуновенье.

То было в день грехопаденья.

С мечом пылающим явился серафим,

И грешная чета бежала перед ним

Чрез рая светлые селенья.

И вот уже врата. В последний раз

На рай потерянный жена и муж взглянули.

В сияньи дня холмы пред ними развернули

Долины мирные, ласкающие глаз,

Цветущие сады и сумрачные чащи.

Бывало, полдень там прохладою дышал,

А теплой ночью ключ журчавший

Любви лобзанья заглушал.

И все потеряно! Горит красой прощальной

Лазурь безоблачных небес,

И песни ярких птиц слилися в хор печальный,

Кивает грустных пальм раскидистый навес.

И звери кроткие сошлись, покинув рощи,

Взглянуть на беглецов, своих царей досель:

Жираф высокий, страус тощий,

Тяжелый слон и резвая газель.

Увы, возврата нет! Не ждет посол суровый:

Он шумно распахнул и запахнул врата.

Изгнанники стоят среди природы новой, —

Эдем потерян навсегда.

О, что за мрачный вид! Небесный свод в движеньи.

Несутся стаи туч. — «Как этих птиц зовут?» —

— Не знаю, шепчет муж. — Смотри, они растут!

И тучи разрослись. Как в ночь, сгустились тени

И вихорь налетел среди внезапной мглы.

«Кто это гонит нас, незримый и сердитый?»

— Не знаю. — И бегут они искать защиты

Туда, где две сосны впилися в грудь скалы,

И за узлы корней хватаются руками.

Но вихря бешеный порыв —

И сосны, вырваны с корнями,

Летят в зияющий обрыв.

Тогда пещеры выход черный

В скале завидев, человек

С подругой плачущей туда направил бег

Чрез камни острые и вьющиеся терны.

Но чуть он добежал, блестящая стрела

Ударила с небес, рассыпалась скала,

И гром загрохотал, и в дикий бой рванулись

Все силы неба и земли —

И первою грозой природу потрясли.

Когда ж гроза прошла, жена и муж очнулись —

И вот стоит пред ними дух

И говорит, лаская робкий слух:

«О, дети слабые, игралище природы,

Добыча случая, рабы Господних слуг!

Не плачьте: я ваш верный друг.

Последуйте за мной — и вольный вихрь, и воды,

И землю, и огонь я вам порабощу.

И здесь, средь серых скал, среди степи безводной,

Где ныне чахнет хвощ голодный,

Эдем я новый возращу,

Ваш собственный эдем, где, не боясь изгнанья,

Вы будете вкушать плоды любви и знанья!

А если как-нибудь сомнения змея

Подкрадется к вам вновь, или тоска, иль злоба,

Иль страх пред вечной ночью гроба, —

Взывайте лишь ко мне — и я

Верну утраченные силы,

Вмиг разорву сомнений сеть,

И научу вас в мрак могилы

С душой бестрепетной глядеть».

Так говорил им дух. И пали на колени

Пред ним жена и муж, и слезы счастья лыот.

— «Поведай, как тебя зовут?»

Трудом, — ответил светлый гений.

Умиленный и скорбящий,

В час безмолвный, час ночной,

Обходил я город спящий,

Мирный город свой родной.

Отыскал я дом родимый

И окно увидел я,

За которым шла незримо

Юность бедная моя.

Отыскал я сад заветный…

О, как сердце сжалось вдруг!

Спит в могиле безответной,

Спит в могиле детства друг.

В сад стезей полузабытой

Я вошел теперь один.

Ветер листья рвал сердито

С тяжко стонущих вершин.

Липы черные в два ряда

На пути моем сплелись,

Со всего как будто сада

К другу старому сошлись.

И шепталися в смятеньи,

И вздыхали меж собой.

А за ними чьи-то тени

Шли воздушною толпой.

Шли — и плакали, участья,

Или горечи полны, —

Тени детства, грезы счастья,

Сны, несбывшиеся сны…

Насытил я свой жадный взор

Всем тем, что взор считает чудом:

Песком пустынь, венцами гор,

Морей кипящим изумрудом.

Я пламя вечное видал,

Блуждая степью каменистой.

Передо мной Казбек блистал

Своею митрой серебристой.

Насытил я свой жадный слух

Потоков бурных клокотаньем

И гроз полночных завываньем,

Когда им вторит горный дух.

Но шумом вод и льдом Казбека.

Насытить душу я не мог.

Не отыскал я человека

И не открылся сердцу Бог.

Прекрасный гений с белыми крылами,

Ты, детства друг, что в храм моей души

Входил, грустя, и там, склонясь в тиши,

Шептал молитвы бледными устами, —

Ты, в чьих глазах, как в книге неземной,

Предвечных тайн читал я отраженье, —

Скажи, кто был ты: правда иль виденье,

Небесный луч иль огонек степной?..

Кто б ни был ты, — увы — ты удалился,

И если б вновь сошел, какой испуг

В твоих чертах изобразился б вдруг!

О, как темно в душе, где ты молился!

Ты ль сердцу лгал, я ль сердцем очерствел,

Но нет любви, нет истины, нет веры, —

И жизнь скучна, как в осень вечер серый,

И храм надежд замолк и опустел…

В напрасных поисках отчизны,

Изнеможенный, он прилег

На перепутии дорог,

Забытый смертью, чуждый жизни.

И вот, во сне, пред ним в сиянье

Спустилась книга с высоты,

И голос — вечности дыханье —

Встревожил ветхие листы:

— Се — в странствиях и на привале

Твоя отчизна, твой приют.

Ту книгу Книгою зовут.

В начале там прочтешь: «В начале».

Еще один светоч погас

Средь сумерек скорбного мира…

Увы! Как огни после пира,

Мудрейшие, лучшие, гаснут меж нас,

И ночь все темнеет над родиной бедной.

Да, пир миновал, пир восторженных слов,

Великих надежд, бескорыстных трудов,

Как сон миновал — и бесследно;

Напрасно горел ослепительный свет,

Бесплодно мы рвались куда-то;

Как прежде, нет правды — и счастия нет!

Россия могилами только богата!

И тот, кто устал наболевшей душой

Скорбеть о невзгодах отчизны,

Отраду ищи не в столице большой,

Не в сонном иль суетном омуте жизни!

Сюда приходи! Здесь душой отдыхай!

Есть время, когда утешают могилы:

Ужели бессилен тот край,

Где выросли эти могучие силы?

Верь мертвым! Верь тем, кто, надеждой горя,

Средь нас возвышался вершиной блестящей,

И к смутной толпе, у подошвы стоящей,