Иван Коневской - Мечты и думы

Не верю дневному лучу

И счастью опасных дорог.

В покоев родных глубину,

Под сень этих стен удалюсь.

Быть может, я встречу весну,

Но с ней никогда не сольюсь.

Ужели ж и мне неминуемо

Не век безопасно взирать,

Как все это племя волнуемо

И рвется вперед умирать?

Пока — на земле я божественной.

За тлю я не продал всего.

Ужели ж для жизни естественной

Отвергнуть и мне торжество?

В прекрасном бесплодном гадании

Проходят недвижные дни.

Но счастий или страданий

Не будет — что ни мани…

О постоянные ограды

Моих далеких дней и лет,

За все, за все вы мне награды:

Я вашей верностью согрет.

А сколько гордости сокрыто

В протекших чувствах и речах,

Как много неги ядовитой

Во всех струилося вещах!

Приди, смиряющим дыханьем

О новая весна, повей!

Иссякли позывы к исканьям:

Душа безмолвней и живей.

26 марта 1899

И недолго победные звуки

Мне звучали в морозные дни.

Опустилися жадные руки.

Я — один меж людской толкотни.

Это все ведь не песнь возрожденья:

Это все еще — внутренний жар.

Не познать ему освобожденья,

Не уйти из-под дремотных чар.

На полуслове прерваны слова.

Дохнула жизнь, снесла листву густую.

Иду я… непокрыта голова…

Куда глаза глядят, в страну пустую.

Дохнула ль жизнь? Она ль? Не враг ли твой,

Себя терзающий, твой демон вечный,

Решил не он ли миг тот роковой?

И оборвалися слова… конечно!

«Когда-нибудь…»

К ней

Когда-нибудь,

В иные дни

Мы встретимся опять.

Дни — все вперед,

И не кляни,

Что не уйти км вспять.

Их песнь гласит,

Вещает нам

Про изобилье сил.

Нам час грозит

И даст нам сам,

Чего вовек не приносил.

Пугливый дух, усталый, неизвестный,

Забился над заглохшею водой.

Над ним высоко — светлый мир небесный.

Но вечен ли он, светлый и простой?

Забытый дух, суровый и пугливый,

Ребенок, росший меж седых отцов,

Что ждет твои безмолвные порывы,

Ты выйдешь ли на волю из лесов?

Март-апрель 1899

Я жизнь люблю — и я плачусь за то:

Она любовью скупо мне ответит.

Как много слез бессилья пролито,

Как редко славой яркой жизнь мне светит!..

Люблю утра, люблю и вечера,

Под шумным ветром ровное дыханье,

Мила мне так же тишины пора,

Как улицы морское колыханье.

Свой лик душевный в целости храня,

Люблю вверяться тихому движенью:

Пусть увлечет от берега меня

Да вновь примчит к родимому селенью.

Так внятен каждый жизни переход,

Так живы все концы и перепутья,

И сладостны теченья этих вод,

Что иногда боюсь их всколыхнуть я.

Все тот же я — средь этих волн и смут:

Не тронуты единственные нити —

И робко я считаю ход минут,

И трепетно внемлю струе событий.

Но человеку не дано вступать

Так пристально и смело в жизни лоно.

И гонит она избранного вспять —

И вновь он в темный омут погруженный.

Глаза он жмурит от ее чудес,

Тревожно лишь себя оберегает.

Боязнью, как бы сам он не исчез,

Его волна житейская пугает.

Ах, то ли было, как вверялся он

Всем этим всплескам, нежным и отважным!

Над ним распространялся небосклон,

А он скользил легко по склонам влажным.

Но небо наглухо мне заперто:

Едва бреду, едва и день мне светит…

Я жизнь люблю, и я плачусь за то:

Она любовью скупо мне ответит.

Между 9 декабря и святками 1898

Мне счастья нет, какое людям

Дано в удел.

Не пожелать мне и не сделать

Желанных дел.

Со страстью целей добиваться —

Не жребий мой.

Мой путь — извилистый и чудный,

Путь не прямой.

Мне счастья нет, но рад я жизни,

Пока я жив.

Как можно жить, всего чуждаясь

И взор смежив,

Я не пойму. Со мной — что вечно:

Со мной — мой дух.

Люблю искусств великодушных

Волшебный круг.

Люблю сознанья неизменность

И чуткий пыл,

В природе — гордую нетленность

Творящих сил.

Порой я полных счастий жажду,

Порой грущу,

Но снова к радости умерной

Душой лечу.

4 марта 1899

Петербург

Ты, веками опозоренная,

Неустанно раззадоренная,

О людская кровь — руда,

Неужель с тобой не сложится

Снова, так что плоть обожится,

Строгий недруг твой — вода?

Неужель густою пеною,

И кипучею, и тленною,

Вечно в нас тебе гореть?

И терпеть опустошения —

От страстей ожесточения

Клокотать, потом хиреть?

Если б с легкостию водною,

Смелой, пылкой и свободною,

Совершала ты свой путь —

То огню ль страстей губящему

Иль унынию мертвящему

Смертью на тебя дохнуть?

В крови моей — великое боренье.

О, кто мне скажет, что в моей крови?

Там собрались былые поколенья

И хором ропщут на меня: живи!

Богатые и вековые ткани

Моей груди, предсердия и жил,

Осаждены толпою их алканий,

Попреков их за то, что я не жил.

Ужель не сжалитесь, слепые тени?

За что попал я в гибельный ваш круг?

Зачем причастен я мечте растений,

Зачем же птица, зверь и скот мне друг?

Но знайте — мне открыта весть иная:

То — тайна, что немногим внушена.

Чрез вас рожден я, плод ваш пожиная,

Но родина мне — дальняя страна.

Далеко и меж нас — страна чужая…

И там — исток моих житейских сил.

И жил я, вашу волю поражая,

Коль этот мир о помощи просил.

Не только кость и плоть от кости, плоти —

Я — самобытный и свободный дух.

Не покорить меня слепой работе,

Покуда огнь мой в сердце не потух.

31 января 1899

Петербург

Я один на земле, я один…

И пою я в веселии диком.

Бесконечны бурьяны равнин:

Где предел равнодушия кликам?

До последней унылой земли

Достигают свободные вздохи.

В поле труп мой, вы, люди, нашли,

Ну, и бросили… правьте же сохи!

Вами брошен давно я под куст

Там, где листья отжившие тлеют.

Но я призрак, я воздух из уст:

На земле только тело болеет.

По равнинам всесильных дыханий

Вижу темные ваши тела…

И я вею, и ширюсь, как мгла:

Я один без конца и без брани.

1899

Что за окнами волнуется?

Это — воздух, это — снег…

И давно уж сердцу чуется

Тихих, быстрых облак бег.

Сердце ноет, как безумное,

Внемля жизни в небесах,

И безмолвно, многодумное,

Стоя долго на часах.

Вон из груди оно просится,

Внемля ветру, облакам,

В те пространства, где разносится