Марина Цветаева - Стихотворения 1921-1941 годов

Савойя, август 1930

До Эйфелевой — рукою

Подать! Подавай и лезь.

Но каждый из нас — такое

Зрел, зрит, говорю, и днесь,

Что скушным и некрасивым

Нам кажется <���ваш> Париж.

«Россия моя, Россия,

Зачем так ярко горишь?»

Июнь 1931

Бич жандармов, бог студентов,

Желчь мужей, услада жен,

Пушкин — в роли монумента?

Гостя каменного? — он,

Скалозубый, нагловзорый

Пушкин — в роли Командора?

Критик — нóя, нытик — вторя:

«Где же пушкинское (взрыд)

Чувство меры?» Чувство — моря

Позабыли — о гранит

Бьющегося? Тот, солёный

Пушкин — в роли лексикона?

Две ноги свои — погреться —

Вытянувший, и на стол

Вспрыгнувший при Самодержце

Африканский самовол —

Наших прадедов умора —

Пушкин — в роли гувернера?

Черного не перекрасить

В белого — неисправим!

Недурен российский классик,

Небо Африки — своим

Звавший, невское — проклятым!

— Пушкин — в роли русопята?

Ох, брадатые авгуры!

Задал, задал бы вам бал

Тот, кто царскую цензуру

Только с дурой рифмовал,

А «Европы Вестник» — с…

Пушкин — в роли гробокопа?

К пушкинскому юбилею

Тоже речь произнесем:

Всех румяней и смуглее

До сих пор на свете всем,

Всех живучей и живее!

Пушкин — в роли мавзолея?

То-то к пушкинским избушкам

Лепитесь, что сами — хлам!

Как из душа! Как из пушки —

Пушкиным — по соловьям

Слóва, соколáм полета!

— Пушкин — в роли пулемета!

Уши лопнули от вопля:

«Перед Пушкиным во фрунт!»

А куда девали пёкло

Губ, куда девали — бунт

Пушкинский? уст окаянство?

Пушкин — в меру пушкиньянца!

Томики поставив в шкафчик —

Посмешаете ж его,

Беженство свое смешавши

С белым бешенством его!

Белокровье мозга, морга

Синь — с оскалом негра, горло

Кажущим…

Поскакал бы, Всадник Медный,

Он со всех копыт — назад.

Трусоват был Ваня бедный,

Ну, а он — не трусоват.

Сей, глядевший во все страны —

В роли собственной Татьяны?

Чтó вы делаете, карлы,

Этот — голубей олив —

Самый вольный, самый крайний

Лоб — навеки заклеймив

Низостию двуединой

Золота и середины?

«Пушкин — тога, Пушкин — схима,

Пушкин — мера, Пушкин — грань…»

Пушкин, Пушкин, Пушкин — имя

Благородное — как брань

Площадную — попугаи.

— Пушкин? Очень испугали!

25 июня 1931

Не флотом, не пóтом, не задом

В заплатах, не Шведом у ног,

Не ростом — из всякого ряду,

Не сносом — всего, чему срок,

Не лотом, не бóтом, не пивом

Немецким сквозь кнастеров дым,

И даже и не Петро-дивом

Своим (Петро-делом своим!).

И бóльшего было бы мало

(Бог дал, человек не обузь!) —

Когда б не привез Ганнибала-

Арапа на белую Русь.

Сего афричонка в науку

Взяв, всем россиянам носы

Утер и наставил, — от внука —

то негрского — свет на Руси!

Уж он бы вертлявого — в струнку

Не стал бы! — «На волю? Изволь!

Такой же ты камерный юнкер,

Как я — машкерадный король!»

Поняв, что ни пеной, ни пемзой —

Той Африки, — царь-грамотей

Решил бы: «Отныне я — цензор

Твоих африканских страстей».

И дав бы ему по загривку

Курчавому (стричь-не остричь!):

«Иди-ка, сынок, на побывку

В свою африканскую дичь!

Плыви — ни об чем не печалься!

Чай есть в паруса кому дуть!

Соскучишься — так ворочайся,

А нет — хошь и дверь позабудь!

Приказ: ледяные туманы

Покинув — за пядию пядь

Обследовать жаркие страны

И— виршами нам описать».

И мимо наставленной свиты,

Отставленной — прямо на склад,

Гигант, отпустивши пииту,

Помчал — по земле или над?

Сей не по снегам смуглолицый

Российским — снегов Измаил!

Уж он бы заморскую птицу

Архивами не заморил!

Сей, не по кровям торопливый

Славянским, сей тоже — метис!

Уж ты б у него по архивам

Отечественным не закис!

Уж он бы с тобою — поладил!

За непринужденный поклон

Разжалованный — Николаем,

Пожалованный бы — Петром!

Уж он бы жандармского сыска

Не крыл бы «отечеством чувств»!

Уж он бы тебе — василиска

Взгляд! — не замораживал уст.

Уж он бы полтавских не комкал

Концов, не тупил бы пера.

За что недостойным потомком —

Подонком — опенком Петра

Был сослан в румынскую область,

Да ею б — пожалован был

Сим — так ненавидевшим робость

Мужскую, — что сына убил

Сробевшего. — «Эта мякина —

Я? — Вот и роди! и расти!»

Был негр ему истинным сыном,

Так истинным правнуком — ты

Останешься. Заговор равных.

И вот не спросясь повитух

Гигантова крестника правнук

Петров унаследовал дух.

И шаг, и светлейший из светлых

Взгляд, коим поныне светла…

Последний — посмертный — бессмертный

Подарок России — Петра.

2 июля 1931

Вся его наука —

Мощь. Светлó — гляжу:

Пушкинскую руку

Жму, а не лижу.

Прадеду — товарка:

В той же мастерской!

Каждая помарка —

Как своей рукой.

Вольному — под стопки?

Мне, в котле чудес

Сём — открытой скобки

Ведающей — вес,

Мнящейся описки —

Смысл, короче — всё.

Ибо нету сыска

Пуще, чем родство!

Пелось как — поется

И поныне — тáк.

Знаем, как «дается»!

Над тобой, «пустяк»,

Знаем — как потелось!

От тебя, мазок,

Знаю — как хотелось

В лес — на бал — в возок…

И как — спать хотелось!

Над цветком любви —

Знаю, как скрипелось

Негрскими зубьми!

Перья на вострóты —

Знаю, как чинил!

Пальцы не просохли

От его чернил!

А зато — меж талых

Свеч, картежных сеч —

Знаю — как стрясалось!

От зеркал, от плеч

Голых, от бокалов

Битых на полу —

Знаю, как бежалось

К голому столу!

В битву без злодейства:

Самогó — с самим!

— Пушкиным не бейте!

Ибо бью вас — им!

1931

Преодоленье

Косности русской —

Пушкинский гений?

Пушкинский мускул

На кашалотьей

Туше судьбы —

Мускул полета,

Бега,

Борьбы.

С утренней негой

Бившийся — бодро!

Ровного бега,

Долгого хода —

Мускул. Побегов

Мускул степных,

Шлюпки, что к брегу

Тщится сквозь вихрь.

Не онедýжен

Русскою кровью —

О, не верблюжья

И не воловья

Жила (усердство

Из-под ремня!) —

Конского сердца

Мышца — моя!

Больше балласту —

Краше осанка!

Мускул гимнаста

И арестанта,

Что на канате

Собственных жил

Из каземата —

Соколом взмыл!

Пушкин — с монаршьих

Рук руководством

Бившийся так же

Нáсмерть — как бьется

(Мощь — прибывала,