Дмитрий Мережковский - Символы. Песни и поэмы

Блестят кафе, где пьют и смотрят на бульвар,

И столиками весь широкий тротуар

Уставлен… С фонарем зеленым, в туче пыли,

Со скачек праздничных на приз в Арменонвилле,

Как целый дом, толпой разряженной набит,

Огромный омнибус по улице гремит.

В «Café Ambassadeurs», в пылающей рекламе

Из газовых рожков, начертано огнями

Над морем черных шляп и любопытных лиц

«Yvette Guilbert» — одной из уличных певиц

Названье модное. За Аркой Триумфальной,

Над Елисейскими Полями свет печальный

Зари давно померк, и лишь последний луч

Чуть брезжит вдалеке из-за ненастных туч;

Над потемневшими громадами столицы

Сверкают и дрожат вечерние зарницы.

Как башня Эйфеля воздушна и легка!

Я вижу, сквозь нее мелькают облака,

И светит бедный луч на горизонте мрачном,

В узоре проволок туманном и прозрачном,

Как будто там, вдали, вдали меж облаков

Уже глядит на нас, печален и суров,

Двадцатый век… Чего он хочет, что он скажет,

Какую веру даст, какой нам путь укажет?

Не знаю почему, но в этот душный зной,

Во мраке, окружен бесчисленной толпой,

Бегущей, как поток, волною говорливой

За наслажденьями, за властью и наживой,

Я вспомнил о тебе, родимая земля,

Я вспомнил тихие унылые поля

И с белой церковью убогое селенье,

Прохладу на заре и жаворонков пенье.

Я вспомнил пахаря знакомые черты,

Смиренья полные и детской доброты.

Играет ветерок седыми волосами.

Как древний патриарх, один под небесами,

За плугом он идет с лошадкою своей,

Потерянный в немой безбрежности полей.

Какая дума в нем, какая сила дремлет?

Меня предчувствие великого объемлет

В столице мира, здесь, где скорбный дряхлый век

Кончает дни свои среди роскошных нег…

Когда проснешься ты, о труженик суровый,

………………………………………………..

Кто снимет с уст твоих безмолвия печать?..

………………………………………………..

Но как ни тяжело, мы все-таки в Париже —

К чему-то светлому и радостному ближе:

Здесь легче дышится, здесь люди ценят труд.

Участвуют в борьбе, страдают и живут.

А там, у нас… Ужель я возвращусь в холодный,

Туманный Петербург, где в болтовне бесплодной

И консерваторы, и либералы — все

Мы только кружимся, как белка в колесе?

Журфикс чиновников, томительный и длинный,

О симфоническом собрании в гостиной

За чаем разговор интеллигентных дам,

С бесцельной клеветой и сплетней пополам:

Бежал в Америку кассир провинциальный…

Известье, что один профессор либеральный,

Почтенный старичок со службы удален,

Потом история двух разведенных жен, —

И гости наконец все темы истощили…

Что делать?.. Тишина немая, — как в могиле…

Но слава Богу: вот — желанный миг, — повел

Хозяин в кабинет, где ожидает стол

С колодой карт, и все опять — в родной стихии:

Винт — современный бог скучающей России!

Какой огонь в очах, какой восторг у всех,

Как вспыхнул разговор, и шуточки, и смех!..

И старый генерал, и робкая девица,

Все полы, возрасты, характеры и лица,

Все убеждения сливаются в одном

Порыве искреннем за карточным столом.

В игре убита ночь, а на рассвете нужен

Усталым игрокам для подкрепленья ужин.

Теперь у них в душе — такая пустота,

Что, право, ни одна греховная мечта

Вольнолюбивая к ним залететь не может:

Печаль за родину их сна не потревожит.

И мнится, в городе все вымерло навек,

И только падает в тумане мокрый снег.

По грязным улицам, по мертвому безлюдью

Порой со шпорами и с выпяченной грудью

На Охтинский пожар промчится брандмайор,

Вперив в немую даль начальнический взор…

Тоска!.. Ужель опять вернусь в твое болото,

О, Петербург, о, жизнь, объятая дремотой,

Как в лужах мертвая стоячая вода, —

Без воли, без любви, без мысли, без труда!

.……………………………………….

.……………………………………….

………………………………………..

………………………………………..

И все-таки тебя, родная, на чужбине

Люблю, как никогда я не любил доныне.

Я только здесь, народ, в чужой земле, постиг,

Как, несмотря на все, ты — молод и велик, —

Когда припоминал я Волгу, степь немую

И песен Пушкина мелодию родную,

И вековых лесов величественный шум,

И тихую печаль малороссийских дум.

Я перед будущим твоим благоговею,

И все-таки горжусь я родиной моею.

За все страдания еще сильней любя,

Что б ни было, о Русь, я верую в тебя!

1891

Париж

Власть.

Сила — немое лицо.

Прометей.

Гефест.

Хор нимф-океанид.

Океан.

Ио — дочь Инаха.

Гермес.

В ГОРАХ СКИФИИ

Входят Власть и Сила, две богини; они ведут узника Прометея. За ними Гефест с молотом и цепями.

Власть

Мы в Скифии, мы на краю земли, —

Достигли мы пустынь непроходимых.

Теперь, Гефест, исполни приговор

Царя богов: к вершине скал гранитных

Железными цепями ты прикуй

Преступника. Венец твой лучезарный, —

Огонь украв, — он людям в дар принес.

За тяжкий грех его накажут боги,

Чтоб, власть Отца Крониона признав,

Он разлюбил навеки племя смертных.

Гефест

О, Власть! и ты, о, Сила! до конца

Исполнили вы приговор Зевеса.

А я… увы! дерзну ли приковать

К нагим скалам возлюбленного брата?..

Что делать? Рок велит послушным быть.

Беда тому, кто пренебрег веленьем

Всевышнего… Фемиды мудрый сын!

Наперекор моей свободной воле,

Тебя к скалам я цепью прикую, —

К пустынному, печальному граниту,

Где голоса людского никогда

Ты не услышишь, где, лучами солнца

Сожженное, твое иссохнет тело

И почернеет. Темная ли ночь

Отнимет свет у жаждущего света,

Иль высушит заря росу полей,

Твоя душа томиться будет вечно —

И не рождался тот, кому дано

Тебя спасти. Несчастный, вот — награда

Твоей любви и состраданья к людям!

Ты сам был бог, и, не боясь богов,

Вознес людей ты к почестям безмерным.

За то теперь, прикованный к скале,

Один, без сна, согнуть колен не в силах,

Беспомощно стонать ты обречен,

Взывать, молить, — но непреклонно сердце

Царя богов: так новый властелин

Всегда жесток!

Власть

К чему же медлишь ты

И сетуешь бесплодно? Враг Олимпа,

Похитивший твой собственный огонь,

И для тебя не враг ли ненавистный?

Гефест

Священны узы дружбы и родства!

Власть

Священнее веления Зевеса.

Для дружбы ли нарушить их дерзнешь?

Гефест

Ты жалости не ведаешь, богиня!

Власть

Его жалеть — напрасный труд. Поверь,

Участием ему ты не поможешь!

Гефест

О, ремесло проклятое мое!..

Власть

Но ремесло ни в чем тут не виновно.