Юнна Мориц - Лицо

Вифлеемским с небесного склона

Порази этот мрак безобразный,

Мальчик с бархатным воротничком.

Это — Моцарт! И солнечный ком

С неба в горло смородиной красной

Провалился И привкус прекрасный

Детства, сада и раннего лета

Целиком овладел языком.

Я-на даче, я чудно раздета

До трусов и до майки. Скелета

Мне не стыдно. И ослик за это

Оставляет шнурок со звонком

У калитки на кустике роз.

Где-то музыка, музыка где-то…

Ободок неизвестного света

Опустился над басмой волос.

Это — Моцарт! И к небу воздета

Золотая олива квартета.

Это — обморок. Это — наркоз.

1967

У нас такая синева

В окне — от близости реки,

Что хочется скосить зрачки,

Как на иконе, как при чуде.

У нас такие покрова

Снегов — почти материки,

Что день задень — в ушах звонки,

И всюду голубые люди,

И я да ты — ученики

У чародея. Холодея,

Стоим в просторах мастерской

У стенки с аспидной доской.

Зрачками — вглубь. В гортани — сушь.

Вкачу, вчитаю по слогам

В гордыню, в собственную глушь

Ежеминутной жизни гам,

Битком набитый балаган

Без тряпки жалкой на окне.

И все, что прежде было вне,

Теперь судьбу слагает нам,

Родным составом входит в кровь,

Приставкой к личным именам.

Сообщники! У нас — любовь

Ко всем грядущим временам,

Ко всем — до гибельного рва,

До рваной раны, до строки

Оборванной, где прет трава

Поверх груди, поверх руки!

У нас такая синева

В окне от близости реки.

1967

Все младенцы пахнут молоком,

Все мужчины пахнут табаком,

Мчится транспорт — он набит битком,

Красный, он мне кажется битком -

Красным, пламенеющим, сырым.

На конфетах нарисован Крым,

На обертке мягкого сырка -

Тень коровы: он — из молока.

А на книге — профиль Спартака

И за ним бегущие рабы.

Выхожу на Площади Борьбы.

1956

Отечество снега,

плывущего с неба,

исходит сияньем.

Великая свежесть,

великая снежность

исходит слияньем,

исходит влияньем

на мысли и чувства,

на вечность творенья,

на неистребимые

силы искусства,

на буйство сирени!

О, это прозрачное,

белое, тонкое,

хрупкое, звонкое -

над каждою птицей,

над каждой ресницей

и перепонкою,

над спешкою вечной,

над болью сердечной,

над всей мясорубкою -

о, это прозрачное,

белое, тонкое,

звонкое, хрупкое! -

меж мной и тобою,

меж духом и телом

единственно целое -

о, это прозрачное,

тонкое, звонкое,

хрупкое, белое!

Над каждою негой,

Печорой, Онегой,

над всеми ребенками -

о, это прозрачное,

белое, тонкое,

хрупкое, звонкое -

Отечество снега.

1985

Зимой сорок третьего года

видала своими глазами,

как вор воровал на базаре

говяжьего мяса кусок -

граммов семьсот

с костью.

Он сделал один бросок

и, щелкнув голодной пастью,

вцепился зубами в мякоть

и стал удирать и плакать.

Караул! Мое мясо украли! -

вопить начала торговка,

на воре сплелась веревка,

огрели его дубиной,

поддели его крюком,

дали в живот сапогом,

схватили его за глотку,

а он терзал и заглатывал

кровавый кусок коровы.

Тут подоспел патруль

и крикнул торговкам:

— Сволочи!

Вас и повесить мало!

Дайте ребенку сала!

Выпучив лютый взгляд,

оторопела свора

и разглядела вора:

вор на карачках ползал,

лет ему было десять,

десять или двенадцать,

слезы его и сопли

красного были цвета.

Бабы перекрестились:

— Господи Иисусе,

зверость на нас нашла! -

Стали сморкаться, плакать,

вору совать капусту,

луковицу, морковку,

круг молока замороженного.

Но вор ничего не взял,

только скулил, скулил,

только терзал, терзал

кровавый кусок коровы.

Зимний пылал закат,

когда его уводили

в патрульную караулку.

Он выбросил кость на дороге,

ее подняла торговка

и прилепила к мясу,

которое продала, -

кость была мозговая!

Кушайте на здоровье…

1985

Сизые деревья. Сизая трава.

Сизые рассветы по утрам.

Сизые над нами проплывают острова

В небесах, где солнечный и лунный храм.

Сизые бессмертники звенят на лугу.

Сизые голуби на башне скулят.

Через две недели мы будем в снегу.

Облаков шелковицы. Белый снегопряд.

Если я выпрягусь из дуги забот,

Брошу свою таратайку,

Я тогда выберусь в одну из суббот

По сугробам в лес на Можайку.

Снежные звездочки обожают соль,

Они добывают ее из наших слез, -

Поэтому какая-то игольчатая боль

Наплывает на глаза в мороз.

Это, с точки зренья медицинских идей, -

Функция желез в глазах…

Но ты когда-нибудь заглядывал в души людей,

Идущих по морозу в слезах?

1983

Как дожди потекут, в землю сложатся,

К жизни выведут всё, что есть.

А на русской земле люди множатся -

Скопом легче свое перенесть.

Как снега полетят, лягут гладко,

Станет рожь понежней в глубине.

А на русской земле выжить сладко,

Каждой, каждому — по войне.

Как полягут снега лаской-пухом,

Обогреют деревья в садах.

А на русской земле, ясной духом,

Век с минутою не в ладах.

А как солнце воскреснет весеннее -

Станет сеяться свет меж людьми.

А на русской земле нет спасения,

Если гордость сильнее любви!

1967

Когда из соляной скалы

Корова вылизала Бога, -

Никто ей не воздал хвалы,

Никто из хладнокровной мглы

Не бросил клевера немного.

Корову мучила изжога.

Дремучий иней, соль и лед

Она лизала смачно, громко.

Мычал от голода живот.

Ее молочная котомка

Моталась в поисках потомка,

Чтоб реки млека — миру в рот!

Корова! Вот — кто видел всё,

Оттаяв в инистом кошмаре,

Как синева, у Пикассо

Качающаяся на шаре!

Изделье бездны, синий шар, -

Он каждой свежей альвеолой

Корову пил! Под ней — лежал,

Летал, дышал, но жуть внушал

И тряс поджилки жизни голой!

Корова, плавною гондолой,

Подхваченная молоком,

Наполнившим четыре речки,

Прошла свой путь над ледником.

Бог, вылизанный языком,

Ее встречал при свете свечки.

Сверкала соль в его сердечке.

Созвездье кашки отломив,

Корова углубилась в жвачку