Уолт Уитмен - Стихотворения и поэмы

Для меня самолюбивый мужчина, который знает, как жалят

обиды,

Для меня невеста и старая дева, для меня матери и матери

матерей,

Для меня губы, которые улыбались, глаза, проливавшие слезы,

Для меня дети и те, что рождают детей.

Скиньте покровы! предо мною вы ни в чем не виновны, для меня

вы не отжившие и не отверженные,

Я вижу сквозь тонкое сукно и сквозь гингэм,

Я возле вас, упорный, жадный, неутомимый, вам от меня

не избавиться.

Младенец спит в колыбели,

Я поднимаю кисею, и долго гляжу на него, и тихо-тихо отгоняю

мух.

Юнец и румяная девушка свернули с дороги и взбираются

на покрытую кустарником гору,

Я зорко слежу за ними с вершины.

Самоубийца раскинулся в спальне на окровавленном полу,

Я внимательно рассматриваю труп с обрызганными кровью

волосами и отмечаю, куда упал пистолет.

Грохот мостовой, колеса фургонов, шарканье подметок,

разговоры гуляющих,

Грузный омнибус, кучер, зазывающий к себе седоков, цоканье

копыт по булыжнику.

Сани, бубенчики, громкие шутки, снежки,

Ура любимцам толпы и ярость разгневанной черни,

Шелест занавесок на закрытых носилках - больного несут

в больницу,

Схватка врагов, внезапная ругань, драка, чье-то паденье,

Толпа взбудоражена, полицейский со звездою быстро

протискивается в середину толпы,

Бесстрастные камни, что принимают и отдают такое множество

эхо,

Какие стоны пресыщенных или умирающих с голоду, упавших

от солнечного удара или в припадке,

Какие вопли родильниц, застигнутых схватками, торопящихся

домой, чтобы родить,

Какие слова жили здесь, и были похоронены здесь, и вечно

витают здесь, какие визги, укрощенные приличием,

Аресты преступников, обиды, предложения продажной любви,

принятие их и отказ (презрительным выгибом губ),

Я замечаю все это, отзвуки, отголоски и отсветы этого

я прихожу и опять ухожу.

Настежь распахнуты ворота амбара,

Медленно въезжает фургон, тяжело нагруженный сеном,

Яркий свет попеременно играет на зеленом и буром,

Новые охапки сена наваливают на примятый, осевший стог.

Я там, я помогаю, я приехал, растянувшись на возу,

Я чувствовал легкие толчки, одну ногу я закинул за другую,

Я ухватился за жерди и прыгаю с воза, я хватаю тимофеевку

и клевер,

Я кубарем скатываюсь вниз, и мне в волосы набивается сено.

Далеко, в пустыни и горы, я ушел один на охоту,

Брожу, изумленный проворством своим и весельем,

К вечеру выбрал себе безопасное место для сна,

И развожу костер, и жарю свежеубитую дичь,

И засыпаю на ворохе листьев, а рядом со мною мой пес и ружье.

Клиппер несется на раздутых марселях, мечет искры и брызги,

Мой взор не отрывается от берега, я, согнувшись, сижу за рулем

или с палубы лихо кричу.

Лодочники и собиратели моллюсков встали чуть свет

и поджидают меня,

Я заправил штаны в голенища, пошел вместе с ними, и мы

провели время отлично;

Побывали бы вы с нами у котла, где варилась уха.

На дальнем Западе видел я свадьбу зверолова, невеста была

краснокожая,

Ее отец со своими друзьями сидел в стороне, скрестив ноги,

молчаливо куря, и были у них на ногах мокасины,

и плотные широкие одеяла свисали с их плеч.

Зверолов бродил по песчаному берегу, одетый в звериные

шкуры, его шею скрывали кудри и пышная борода, он

за руку держал свою невесту.

У нее ресницы были длинны, голова непокрыта, и прямые

жесткие волосы свисали на ее сладострастное тело

и достигали до пят.

Беглый раб забежал ко мне во двор и остановился у самого

дома,

Я услышал, как хворост заскрипел у него под ногами,

В полуоткрытую кухонную дверь я увидел его, обессиленного,

И вышел к нему, он сидел на бревне, я ввел его в дом,

и успокоил его,

И принес воды, и наполнил лохань, чтобы он вымыл вспотевшее

тело и покрытые ранами ноги,

И дал ему комнату рядом с моею, и дал ему грубое чистое

платье;

И хорошо помню, как беспокойно водил он глазами и как был

смущен,

И помню, как я наклеивал пластыри на исцарапанную шею

и щиколотки;

Он жил у меня неделю, отдохнул и ушел на Север,

Я сажал его за стол рядом с собою, а кремневое ружье мое

было в углу.

Двадцать восемь молодых мужчин купаются у берега,

Двадцать восемь молодых мужчин, и все они так дружны;

Двадцать восемь лет женской жизни, и все они так одиноки.

Отличный дом у нее на пригорке у самого моря,

Красивая, богато одетая, за ставней окна она прячется.

Кто из молодых мужчин ей по сердцу больше всего?

Ах, и самый нескладный из них кажется ей красавцем!

Куда же, куда вы, милая? ведь я вижу вас,

Вы плещетесь в воде вместе с ними, хоть стоите у окна

неподвижно.

И вот она прошла здесь по берегу, двадцать девятая, смеясь

и танцуя,

Те не видят ее, но она видит и любит.

Бороды у молодых мужчин блестели от воды, вода стекала с их

длинных волос,

Ручейки бежали у них по телам.

И так же бежала у них по телам рука-невидимка

И, дрожа, пробегает все ниже от висков и до ребер.

Молодые мужчины плывут на спине, и их животы обращаются

к солнцу, и ни один не спросит, кто так крепко прижимается

к нему.

И ни один не знает, кто это, задыхаясь, наклонился над ним

И кого он окатывает брызгами.

Подручный мясника снимает одежду, в которой он резал скот,

или точит нож о базарную стойку,

Я замедляю шаги, мне по сердцу его бойкий язык, мне нравится,

как он пускается в пляс.

Кузнецы с закопченною волосатою грудью встали вокруг

наковальни,

У каждого в руках огромный молот, работа в разгаре, жарко

пылает огонь.

Я стою на покрытом золою пороге,

Гибкость их станов под стать их могучим рукам,

Вниз опускаются молоты, вниз так медленно, вниз так уверенно,

Они не спешат, каждый бьет, куда надо.

Негр крепкой рукою держит вожжи четверки коней, камень,

прикрученный цепью, качается у него под повозкой,

Из каменоломни он едет, прямой и высокий, он стоит на

повозке, упершись ногой в передок,

Его синяя рубаха открывает широкую шею и грудь, свободно

спускаясь на бедра,

У него спокойный, повелительный взгляд, он заламывает шляпу

набекрень,

Солнце падает на его усы и курчавые волосы, падает на его

лоснящееся, черное, великолепное тело.

Я гляжу на этого картинного гиганта, я влюблен в него и не

могу удержаться на месте,

Я бегу с его четверкой наравне.

Во мне ласкатель жизни, бегущей куда бы то ни было, несущейся

вперед или назад.

Я заглядываю в каждую нишу и наклоняюсь над мельчайшими