Александр Галич - Генеральная репетиция

Таня. А я, между прочим, до сих пор помню одни твои стихи.

Людмила. Какие?

Таня (медленно).

Мы пьем молоко и пьем вино,

И мы с тобою не ждем беды,

И мы не знаем, что нам суждено

Просить, как счастья, глоток воды!..

Людмила (странно дрогнувшим голосом). Почему именно - эти?

Таня. Потому, что я не знала других! (Вытащила из шкафа, из-под белья, деньги, отсчитала, сунула в сумочку.) Ну, я готова!

Людмила (встала). Ваня, мы поехали! Дежурство у меня, будь оно неладно, до двенадцати, но, может, я отпрошусь!

Таня (поглядела на дверь в соседнюю комнату, негромко). Вот что... Если у тебя с ним - без меня - возникнет какой-нибудь разговор... Ну, в общем, ты сам понимаешь!

Чернышев. Соображу!

Таня. Едем! (Бросила на себя взгляд в зеркало, поправила волосы.) И никакая я не красивая, все сказки!..

Таня и Людмила уходят. Чернышев один. Во дворе отчаянно кричит девчонка:

- Раз, два, три, четыре, пять -Я иду искать!..

Далекий гудок поезда. Чернышев включает висящий на стене радиорепродуктор. Марш. Это тот самый марш, который гремел в санитарном поезде, в "кригеровском" вагоне для тяжелораненых, на рассвете, когда диктор сообщил, что наши войска перешли границу Германии. В дверь стучат.

Чернышев. Кто там?

Входит высокий широкоплечий мужчина с очень обветренным загорелым лицом и крупной седой головой. Если бы не резкие морщины, не хромота и не стальные зубы, он был бы даже красив - внушительной и спокойной стариковской красотой. Это Мейер Вольф. Остановившись в дверях, он с интересом и волнением оглядывает комнату.

Вольф. Здравствуйте. Я звонил, но...

Чернышев. Звонок не работает.

Вольф. Возможно. Мне нужен Давид Шварц... Он дома?

Чернышев (помедлив, громко зовет), Давид!..

Отворяется дверь, ведущая в соседнюю комнату, и на пороге появляется Давид. Ему четырнадцать лет, у него светлые рыжеватые вихры, вздернутый нос и слегка оттопыренные уши.

Давид (хмуро). Ну, что?

Чернышев. Во-первых, здравствуй.

Давид. А мы днем виделись.

Чернышев. А во-вторых... (Вольфу.) Вот, пожалуйста - Давид Шварц!

Вольф. Так! (Вгляделся, улыбнулся, кивнул головой). Да, это Давид Шварц. Ошибиться трудно. Глупые люди сказали бы, что все повторяется - род уходит и род приходит... Но мы теперь знаем, что все имеет свое начало и свой конец!

Давид (с внезапно просветленным лицом). Мейер Миронович?!

Вольф. Догадался?

Давид. Здравствуйте, Мейер Миронович! Когда вы приехали?

Вольф. Вчера. Собственно говоря, сегодня я уже должен был ехать дальше - но очень уж мне хотелось посмотреть на тебя! (Огляделся, придвинул кресло, сел.) Если не возражаешь, я немножко присяду!

Давид (смутился). Извините, конечно! (После паузы.) Мейер Миронович, а вы мое последнее письмо получили?

Вольф. Получил. Но ответить не успел - я уже собирался в дорогу... Впрочем... (Из кожаной папки, которая у него в руках, достал какой-то конверт, из конверта старую фотографию, протянул фотографию Давиду.) Смешно, что из всех моих старых вещей у меня уцелела именно эта фотография... Вот взгляни! Это некоторым образом ответ на твое последнее письмо! Ты просил, чтобы я рассказал тебе про твоего дедушку Абрама - вот мы с ним вдвоем!

Давид (сдвинув брови). Он слева?

Вольф. Да! (Обернулся к Чернышеву.) Извините, но я как-то сразу не сообразил... Вы, наверное, товарищ Чернышев?

Чернышев (протянул руку). Иван Кузьмич! Про вас, Мейер Миронович, я тоже слышал. С приездом.

Вольф. Спасибо. Большое спасибо.

Давид (в недоумении разглядывая фотографию). Странно!

Вольф. Что тебе странно, милый?

Давид. Ну, вы же знаете... Я вам писал... Дедушку Абрама расстреляли фашисты... Он набил морду гестаповцу и они его расстреляли!

Вольф. Ну и что же?

Давид. А здесь, на фотографии, он какой-то маленький и...

Вольф (слегка насмешливо). А ты думал, что он был похож на Спартака или на Чапаева? Нет, нет, милый - он был маленького роста, и когда работал надевал очки, и очень боялся темноты... И вообще он всю свою жизнь чего-нибудь боялся!

Давид (возмущенно). Но он набил морду гестаповцу!

Вольф (с той же интонацией). Ну и что же? Не повторяй ошибки глупцов не ищи всегда прямых связей! У портных есть поговорка - если клиент заказывает к костюму две пары брюк, это еще не значит, что у него четыре ноги! (Помедлив.) Маленький, старый, трусоватый человек бросается с кулаками на гестаповца... Он выходит - один - против целой армии... Впрочем, нет это тоже ошибка! Он был не один! Родина его, его сыновья и внуки - стояли за ним, вот в чем секрет! И этот секрет, наверное, в самую последнюю минуту своей жизни понял твой дедушка Абрам... Понял и перестал, наконец, бояться!..

Давид (растерянно). А я не думал... Я ведь совсем... Ну, просто совсем ничего про него не знал! С папой - другое дело - у меня и фотографии его есть, и письма с фронта, и пластинки, на которых записано, как он играл...

Вольф. Где он погиб?

Давид. Он умер в госпитале, в Челябинске. Он был контужен и ранен, и все надеялись, что он останется жив, но он умер... На руках у тети Люды и дяди Вани! (С сердитым смешком.) Мама почему-то считает, что я не могу его помнить! А я его прекрасно помню, прекрасно!

Чернышев (покачал головой). Ну, что ты, братец, сочиняешь?

Давид (неожиданно и мгновенно взрываясь). Я сочиняю, да?! Это мама вас всех уговорила, что я сочиняю, что я маленький, что я ничего не знаю, не помню, не понимаю! А я, между прочим, если хотите знать, все помню, все! Вы думаете, я не помню, как мама с вами советовалась... Не изменить ли мне... Ну, одним словом - не взять ли мне ее фамилию! Вы думаете, я не помню, как тетя Люда прибежала к нам сюда, ночью, и плакала - когда вас исключили из партии?!.

Вольф (взглянул на Чернышева). Ах, вот как?! Было и это?

Чернышев. Все было.

Вольф. Когда?

Чернышев. В пятьдесят втором. За потерю бдительности и политическую близорукость - так было записано в решении.

Вольф ( усмехнулся). Близорукость?! Один профессор-глазник... Мы с ним вместе работали в шахте... Так вот, он рассказывал мне, что бывают случаи, когда ранняя близорукость переходит в позднюю дальнозоркость?..

Снизу, со двора, раздается чей-то истошный крик:

- Дави-и-и-д!..

Давид подбегает к окну, перевешивается через подоконник:

- Чего-о-о?

Несколько секунд продолжается таинственный, главным образом - при помощи жестов, разговор между Давидом и невидимым собеседником во дворе. Наконец, Давид слезает с подоконника.

Давид. Дядя Мейер, вы извините, вы не очень торопитесь?

Вольф. Не очень... А тебе нужно куда-то идти?

Давид. Да нет... Там - Вовка Седельников... И он просит... Ну, я только сбегаю вниз и тут же вернусь... Хорошо?

Вольф. Хорошо, конечно.

Давид. Я - мигом.

Давид убегает. Молчание. Снова загремел по радио торжественный марш.