Варлам Шаламов - Собрание сочинений. Том 3

И звезды здесь, порою вешней,
Не так, как прежде, далеки.
Они, как горы наши, — здешни
И неожиданно мелки.

Весною мы гораздо ближе
Земле — и теплой и родной,
Что некрасивой, грязной, рыжей
Сейчас встречается со мной.

И мы цветочную рассаду
Тихонько ставим на окно —
Сигнал весне, что из засады
Готова выскочить давно.

Дождя невидимою влагой
Обмыта пыльная рука,
И в небе белом, как бумага,
В комки катают облака.

Вся пожня ежится от стужи,
Сырой щетинится травой
И зябко вздрагивают лужи
От каждой капли дождевой.

И ветер, встретив пешехода,
Толкает с хода прямо в грудь,
Сменить торопится погоду
И светом солнечным блеснуть.

Там где-то морозом закована слякоть,
И крепость не будет взята
Там где-то весны захлебнулась атака
В березовых черных кустах.

В обход поползло осторожное лето
И вот поскользнулось на льду.
И катится вниз по окраине света,
Краснея у всех на виду…

На краю лежим мы луга
У зажженного костра,
И деревья друг за другом
Исчезают до утра.

Визг рязанского страданья
Прорезает тишину.
Все свиданья, ожиданья
И рыданья на луну.

Комары поют в два тона,
Ухо режут без ножа
Насекомых и влюбленных
Как от песни удержать?

Слышен тише вполовину
После всех денных трудов
Звук развернутой пружины
Заведенных оводов.

Под ногой жужжит, тревожит,
Запоздавшая пчела
И цветок найти не может —
Помешала сбору мгла.

Мыши, слепы и крылаты,
Пролетают над огнем,
Что они притом горбаты,
Кто подумал бы о том.

Им не надо опасаться,
Что сучок ударит в глаз.
Тайну радиолокаций
Мыши знают лучше нас.

Вот и все, пожалуй, звуки,
Что содержит тишина
Их достаточно для муки,
Если хочешь только сна

Остановлены часы
Каплей утренней росы.
Я стряхнул ее с цветка,
С расписного лепестка.

Напряженьем росных сил
Я часы остановил
Время, слушаясь меня,
Не начнет сегодня дня.

Здесь со мной лесной рассвет,
И домой дороги нет.

Откинув облачную крышку,
Приподнимают небосвод.
И ветер, справившись с одышкой,
Из моря солнце достает.

И первый луч скользнет по морю
И птицу белую зажжет.
И, поднимаясь выше — в горы,
Гранита вытирает пот…

Дальней лодки паруса
Тянет ветер в небеса.
И завязла в валунах
Одинокая волна.

Крылья птиц и крылья волн,
Задевающие мол,
Парохода резкий бас,
Отгоняющий баркас.

Хруст намокшего песка
Под давленьем каблука.
И веселый детский смех
Там, где радоваться — грех.

Что стало близким? Что далеким?
У всех прохожих на виду
Я подержу тебя за локоть,
В метели улиц проведу.

Я не подам тебе и виду,
Что я отлично знаю сам,
Как тяжело беречь обиду,
Не доверяя небесам.

И мы идем без всякой цели.
Но, выходя на лунный свет,
Мы улыбнемся вслед метели,
Что не могла сдержать секрет.

Деревья зажжены, как свечи,
Среди тайги.
И горы сломаны на печи,
На очаги.

Вот здесь и мне горящей вехой
Намечен путь,
Сквозь путешествия помеху,
Тумана муть.

И, как червяк, дорога вьется
Через леса
Со дна библейского колодца
На небеса.

И недалекая равнина,
Глаза раскрыв,
Глядит тоскливо и ревниво
На этот миф.

Казалось ей, что очень скоро
Настанет час —
Прикроют взорванные горы
Умерших нас.

Но, зная ту тщету столетий,
Что здесь прошли,
Тщету борьбы зимой и летом
С душой земли,

Мы не поверили в надежды,
В равнины бред.
Мы не сильней, чем были прежде
За сотни лет.

Пред нами русская телега,
Наш пресловутый примитив,
Поэтов альфа и омега,
Известный пушкинский мотив.

Запряжка нынче необычна.
В оглобли, пятясь, входит бык.
И равнодушье видно бычье
И что к телеге он привык.

Вздувая розовые ноздри,
Ременным сжатые кольцом,
Храпит и втягивает воздух —
Не распрощается с крыльцом.

И наконец вздохнет глубоко,
Скосит по-конски бычий глаз,
Чтоб, начиная путь далекий,
В последний раз взглянуть на нас.

А впереди, взамен каюра,
Якут шагает налегке,
Иль, подстелив оленью шкуру,
Верхом он едет на быке.

Ну что ж! Куда нам мчаться рысью,
Какой отыскивать уют.
Плетутся медленно и мысли,
Но от быков не отстают.

Нет, тебе не стать весною
Синеокою, лесною,
Ни за что не стать.

Не припомнить то, что было,
Только горько и уныло
Календарь листать.

Торопить движенье суток
Хриплым смехом прибауток,
Грубою божбой.

И среди природы спящей
Быть не только настоящей,
Но самой собой.

Я, как рыба, плыву по ночам,
Поднимаясь в верховье ключа.
С моего каменистого дна
Мне небес синева не видна.

Я не смею и двинуться дном
Разговорчивым сумрачным днем
И, засыпанный донным песком,
Не могу шевельнуть плавником.

Пусть пугает меня глубина.
Я, пока пролетает волна,
Постою, притаившись в кустах,
Пережду набегающий страх.

Так, течению наперерез
Поднимаюсь почти до небес,
Доплыву до истоков реки,
До истоков моей тоски.

Изменился давно фарватер,
И опасности велики
Бесноватой и вороватой
Разливающейся реки.

Я простой путевой запиской
Извещаю тебя, мечта.
Небо низко, и скалы близко,
И трещат от волны борта.

По глубинным судить приметам,
По кипению пузырьков
Могут лоцманы — и поэты,
Если слушаться их стихов.

Мне одежда Гулливера
Все равно не по плечу,
И с судьбою Агасфера
Я встречаться не хочу.

Из окошка общих спален
Сквозь цветной рассветный дым
Я лицом повернут к далям
И доверюсь только им.

В этом нервном потрясенье,
В дрожи пальцев, рук и век
Я найду свое спасенье,
Избавление навек.