Джон Апдайк - Стихотворения

крепкий клен, гикори и дуб

уступают дорогу тюльпановому дереву,

черному ореху

и цикадам. Леса разрослись

лозой дикого винограда и хмеля,

раскинувшего невысокую сеть

своих беспокойных коготков.

В теплом ноябре

полная перегноя лесная почва

пахнет, как гниющее животное.

Коротко говоря, рыхлая благодать: небо,

мягкое от дымки и бумажно-серое,

даже когда светит солнце, и дождь

мягко падает на плечи фермеров,

пока дети продолжают играть,

их волосатые головы

сияют каплями дождя, как паутина.

Повсеместная размытость

смягчает унылые города,

люди в которых разговаривают

удлиненными гласными.

Здесь есть секрет, какая-то рискованная шутка,

которую подразумевают глаза,

пальцы, животы -

утешительный жир, который взяли прямо

со скотобойни и подвесили для того,

чтоб гаички клевали его под защитой хвои,

где шелуха от семян подсолнуха

и символы пацифик из птичьих лап истоптали

снег, едва скрывающий стальную зелень травы.

Я знал тот секрет когда-то, но забыл.

Рискованный секрет – он встает передо мной,

словно пристальный взгляд собаки, любящий,

но смущенный. Когда холодная

и черная зима сидит

на гранитных холмах Бостона, в Филли,

барахтаясь меж двух загрязненных рек,

тень тепла прижимается к стене

и на цементе запечатлевает свой поцелуй.

Перл Авеню проходит мимо средней школы,

Потом сворачивает по путям трамвайным

И, не успев пройти пары кварталов,

Вдруг обрывается

на Колонел МакКомски Плаза.

Гараж у Берта на углу, глядит на запад.

Там ты

Почти всегда отыщешь Флика Вебба,

он помощник Берта.

Флик гордо возвышается среди

насосов бестолковых -

По пять их с каждой стороны,

они так старомодны,

Свободно до земли свисают

их колена из резины.

У одного – две буквы S как будто ноздри,

А буквы Е и О – глаза. Другой же,

коренастый,

И вовсе обезглавлен, он похож скорее

на насос мячей футбольных.

Когда-то Флик играл за школьную

команду Визардс.

Он был хорошим игроком: был даже лучшим.

И триста девяносто он очков

в сорок шестом наколотил в корзину -

Рекорд по округу и до сих пор.

Любил мяч Флика.

Я видел сам, как за одну игру

все тридцать девять или даже сорок

Очков он набирал. Как птицы дикие

у Флика были руки.

Он не учился никогда, он продавец бензина,

Меняет шины, масло проверяет,

Лишь иногда для шутки камеры приспустит,

Но все равно мы все даем ему на чай.

Он руки сложит так красиво, беспокойно

На ключ колесных гаек. А ключу

до этого нет никакого дела.

В закусочной “У Мэй” торчит после работы.

Согнувшись серою дугой, в пинбол играет,

Он курит тонкие сигары и лимон

фосфатами порою удобряет.

Флик редко разговаривает с Мэй,

кивает только

Мимо ее лица, как будто

рукоплещущим трибунам

Конфет “Нибс”, карамели

“Джуджу Бидс” и вафлей “Неккос”.

Но в следующий раз они

не будут прежними. Их речь,

такую милую, нестройную чуть-чуть,

уже исправят.

И более скептичным станет взгляд,

теперь он подключен надежно к гулу жизни

из телевизора и разговоров уличных,

и алфавита,

культура загрязнит прозрачную

лазурь их глаз.

И это, наконец, понять заставит, как

важны все надоедливые тетки и соседи

(с их запахами сигарет и пота летом

и лицами как небо сквозь листву),

кто знал тебя с нуля, от самого начала,

и ворковал бессмыслицу свою,

когда ты не умел еще скучать,

когда не знал имен, и даже своего,

не знал, как щедрый мир все встречи

превращает в расставанья.

Эта покорная рысца по коридорам аэропорта,

вгрызаясь в сэндвич Данкин Донатс на ходу,

эти гостиничные номера,

где телевизионный пульт

ждет у кровати, как пистолет самоубийцы,

эти часы полета, когда рубашек белых

владельцы сонные листают

важный толстый триллер,

и эти шведские столы на завтрак

в прерии отелей Марриотт -

эти места, где ты проездом,

становятся милей, чем дом.

Трехколесный велосипед в коридоре,

быстрый поцелуй жены,

капающий кран, нестриженый газон -

и это жизнь?

Нет, жизнь открывается в дороге, в ноутбуке,

чей гладкий экран мерцает

зеркалом темной королевы,

в отполированных ботинках,

выдающих желание сразить наповал,

и в отдаленной поездке,

в тряском приземлении

сквозь пелену облаков

на единственную полосу,

в конце которой такой же человек, как ты,

хранит Грааль.