Генрих Гейне - Романсеро

Придворный театр имею давно я;

Мой кот исполняет там роли героя.

Мимистка Мими, наш ангел чистый,

И двадцать мопсов -- это артисты.

В академии живописи, ваянья

Есть обезьяньи дарованья.

Намечен директор на место это -

Гамбургский Рафаэль из гетто,

Из Грязного вала,--Леман некто.

Меня самого напишет директор.

Есть опера, и есть балет,

Он очень кокетлив, полураздет.

Поют там милейшие птицы эпохи

И скачут талантливейшие блохи.

Там капельмейстером Мейер-Бер,

Сам музыкальный миллионер.

Уже наготовил Мерин-Берий

К свадьбе моей парадных феерий.

Я сам немного занят музыкой,

Как некогда прусский Фридрих Великий.

Играл он на флейте, я на гитаре,

И много прекрасных, когда я в ударе

И с чувством струны свои шевелю,

Тянутся к своему королю.

Настанет день -- королева моя

Узнает, как музыкален я!

Она -- благородная кобылица,

Высоким родом своим гордится.

Ее родня ближайшая -- тетя

Была Росинанта при Дон-Кихоте;

А взять ее корень родословный

Там значится сам Баярд чистокровный;

И в предках у ней, по ее бумагам,

Те жеребцы, что ржали под флагом

Готфрида сотни лет назад,

Когда он вступал в господень град.

Но прежде всего она красива,

Блистает! Когда дрожит ее грива,

А ноздри начнут и фыркать и гроха|

В сердце моем рождается похоть,-

Она, цветок и богиня кобылья,

Наследника мне принесет без усилья.

Поймите, -- от нашего сочетанья

Зависит династии существованье.

Я не исчезну без следа,

Я буду в анналах Клио всегда,

И скажет богиня эта благая,

Что львиное сердце носил всегда я

В груди своей, что управлял

Я мудро и на гитаре играл".

Рыгнул король, и речь прервал он,

Но ненадолго, и так продолжал он:

"Ослы высокие! Все поколенья!

Я сохраню к вам благоволенье,

Пока вы достойны. Чтоб всем налог

Платить без опоздания, в срок.

По добродетельному пути,

Как ваши родители, идти,-

Ослы старинные! В зной и холод

Таскали мешки они, стар и молод,

Как им приказывал это бог.

О бунте никто и мыслить не мог.

С их толстых губ не срывался ропот,

И в мирном хлеву, где привычка и О!

Спокойно жевали они овес!

Старое время ветер унес.

Вы, новые, остались ослами,

Но скромности нет уже меж вами.

Вы жалко виляете хвостом

И вдруг являете треск и гром.

А так как вид у вас бестолков,

Вас почитают за честных ослов;

Но вы и бесчестны, вы и злы,

Хоть с виду смиреннейшие ослы.

Подсыпать вам перцу под хвост, и вмиг

Вы издаете ослиный крик,

Готовы разнести на части

Весь мир, -- и только дерете пасти.

Порыв, безрассудный со всех сторон!

Бессильный гнев, который смешон!

Ваш глупый рев обнаружил вмиг,

Как много различнейших интриг,

Тупых и низких дерзостей

И самых пошлых мерзостей,

И яда, и желчи, и всякого зла

Таиться может в шкуре осла".

Рыгнул король, и речь прервал он,

Но ненадолго, и так продолжал он:

"Ослы высокие! Старцы с сынами!

Я вижу вас насквозь, я вами

Взволнован, я злюсь на вас свирепо

За то, что бесстыдно и нелепо

О власти моей вы порете дичь.

С ослиной точки трудно постичь

Великую львиную идею,

Политикой движущую моею.

Смотрите вы! Бросьте эти штуки!

Растут у меня и дубы и буки,

Из них мне виселицы построят

Прекрасные. Пусть не беспокоят

Мои поступки вас. Не противясь,

Совет мой слушайте: рты на привязь!

А все преступники-резонеры -

Публично их выпорют живодеры;

Пускай на каторге шерсть почешут.

А тех, кто о восстании брешут,

Дробят мостовые для баррикады,-

Повешу я без всякой пощады.

Вот это, ослы, я внушить вам желал бы

Теперь убираться я приказал бы".

Король закончил свое обращенье;

Ослы пришли в большое движенье;

Оки прокричали: "И-а, и-а!

Да здравствует наш король! Ура!"

ОСЛЫ-ИЗБИРАТЕЛИ

Свобода приелась до тошноты.

В республике конско-ослиной

Решили выбрать себе скоты

Единого властелина.

Собрался с шумом хвостатый сброд

Различного званья и масти.

Интриги и козни пущены в ход,

Кипят партийные страсти.

Здесь Старо-Ослы вершили судьбу,

В ослином комитете.

Кокарды трехцветные на лбу

Носили молодчики эти.

А кони имели жалкий вид

И тихо стояли, ни слова:

Они боялись ослиных копыт,

Но пуще -- ослиного рева.

Когда же кто-то осмелился вслух

Коня предложить в кандидаты,

Прервал его криком седой Длинноух:

"Молчи, изменник проклятый!

Ни капли крови осла в тебе нет.

Какой ты осел, помилуй!

Да ты, как видно, рожден на свет

Французскою кобылой!

Иль, может, от зебры род хилый т.

Ты весь в полосах по-зебрейски.

А впрочем, тебя выдает с головой

Твой выговор еврейский.

А если ты наш, то, прямо сказать,

Хитер ты, брат, да не слишком.

Ослиной души тебе не понять

Своим худосочным умишком.

Вот я познал, хоть с виду и прост,

Ее мистический голос.

Осел я сам, осел мой хвост,

Осел в нем каждый волос.

Я не из римлян, не славянин,

Осел я немецкий, природный.

Я предкам подобен, -- они как один

Все были умны и дородны.

Умны и не тешились искони

Альковными грешками,

На мельницу бодро шагали они,

Нагруженные мешками.

Тела их в могиле, но дух не исчез,

Бессмертен ослиный дух их!

Умильно смотрят они с небес

На внуков своих длинноухих.

О славные предки в нимбе святом!

Мы следовать вам не устали

И ни на йоту с пути не сойдем,

Который вы протоптали.

Какое счастье быть сыном ослов,

Родиться в ослином сословье!

Я с каждой крыши кричать готов:

"Смотрите, осел из ослов я!"

Отец мой покойный, что всем знаком,

Осел был немецкий, упрямый.

Ослино-немецким молоком

Вскормила меня моя мама.

Осел я и сын своего отца,

Осел, а не сивый мерин!

И я заветам ослов до конца

И всей ослятине верен.

Я вам предлагаю без лишних слов

Осла посадить на престоле.

И мы создадим державу ослов,

Где будет ослам раздолье.

Мы все здесь ослы! И-а! И-а!

Довольно терзали нас кони!

Да здравствует ныне и присно -- ура!

Осел на ослином троне!"

Оратор кончил. И грохнул зал,

Как гром, при последней фразе,

И каждый осел копытом стучал

В национальном экстазе.

Его увенчали дубовым венком

Под общее ликованье.

А он, безмолвно махая хвостом,

Благодарил собранье.

КЛОП

Некий клоп залез на пятак

И, словно банкир, похвалялся так:

"Если денег ты нажил много,

Всюду открыта тебе дорога.

С деньгами красив ты, с деньгами знат

Женщинам наимилейшим приятен.

Дамы бледнеют и дрожат,

Едва учуют мой аромат.

С самой королевой я спал, бывало,

Забравшись к ней ночью под одеяло.