Владимир Высоцкий - Сочинения

Воспоминанья кружатся
Как комариный рой,
А мне смешно до ужаса,
Но ужас мой — смешной.

Виденья все теснее,
Страшат величиной:
То — с нею я, то — с нею…
Смешно! Иначе — ной.

Не сплю — здоровье бычее,
Витаю там и тут,
Смеюсь до неприличия
И жду — сейчас войдут.

Халат закончил опись
И взвился — бел, крылат…
«Да что же вы смеетесь?» —
Спросил меня халат.

Но ухмыляюсь грязно я
И — с маху на кровать:
"Природа смеха — разная,
Мою — вам не понять.

Жизнь — алфавит, я где-то
Уже в «це», «че», «ша», «ще».
Уйду я в это лето
В малиновом плаще.

Попридержусь рукою я
Чуть-чуть за букву "я",
В конце побеспокою я, —
Сжимаю руку я.

Со мной смеются складки
В малиновом плаще.
«С покойных взятки гладки», —
Смеялся я вообще.

Смешно мне в голом виде лить
На голого ушат,
А если вы обиделись,
То я не виноват.

Палата — не помеха,
Похмелье — ерунда!
И было мне до смеха —
Везде, на все, всегда.

Часы тихонько тикали,
Сюсюкали: сю-сю…
Вы — втихаря хихикали,
А я — давно вовсю.

Жан, Жак, Гийом, Густав —
Нормальные французы, —
Немного подлатав
Расползшиеся узы,

Бесцветные, как моль,
Разинув рты без кляпа,
Орут: "Виват, Жан Поль,
Наш драгоценный папа!"

Настороже, как лось,
Наш папа, уши — чутки.
Откуда что взялось —
Флажки, плакаты, дудки?

Страшась гореть в аду,
Поют на верхней ноте.
"А ну-ка, ниспаду
Я к вам на вертолете!"

"Есть риск — предупредил
Пилот там, на экране, —
Ведь шлепнулся один
Не вовремя в Иране".

"Смелее! В облака,
Брат мой, ведь я в сутане,
А смерть — она пока
Еще в Афганистане!" —

И он разгладил шелк
Там, где помялась лента,
И вскоре снизошел
До нас, до президента.

Есть папа, но была
Когда-то божья мама.
Впервые весела
Химера Нотр-Дама.

Людским химер не мерь —
Висит язык, как жало.
Внутри ж ее теперь
Чего-то дребезжало.

Ей был смешон и вид
Толпы — плащи да блузки…
Ан, папа говорит
Прекрасно по-французски.

Поедет в Лувр, «Куполь»
И, может быть, в Сорбонну,
Ведь папа наш, Жан Поль,
Сегодня рад любому.

Но начеку был зав
Отделом протокола:
Химере не сказав
Ни слова никакого,

Он вышел. Я не дам
Гроша теперь за папу.
Химеры Нотр-Дам,
Опять сосите лапу!

Мне снятся крысы, хоботы и черти. Я
Гоню их прочь, стеная и браня,
Но вместо них я вижу виночерпия,
Он шепчет: "Выход есть — к исходу дня
Вина! И прекратится толкотня,
Виденья схлынут, сердце и предсердия
Отпустят, и расплавится броня!"
Я — снова — я, и вы теперь мне верьте, я
Немного попрошу взамен бессмертия, —
Широкий тракт, холст, друга, да коня,
Прошу покорно, голову склоня:
Побойтесь Бога, если не меня,
Не плачьте вслед, во имя Милосердия!

Чту Фауста ли, Дориана Грея ли,
Но чтобы душу дьяволу — ни-ни!
Зачем цыганки мне гадать затеяли?
День смерти уточнили мне они…
Ты эту дату, Боже, сохрани, —
Не отмечай в своем календаре или
В последний миг возьми и измени,
Чтоб я не ждал, чтоб вороны не реяли
И чтобы агнцы жалобно не блеяли,
Чтоб люди не хихикали в тени.
От них от всех, о, Боже, охрани,
Скорее, ибо душу мне они
Сомненьями и страхами засеяли!

Неужто здесь сошелся клином свет,
Верней, клинком ошибочных возмездий…
И было мне неполных двадцать лет,
Когда меня зарезали в подъезде.

Он скалился открыто — не хитро,
Он делал вид, что не намерен драться,
И вдруг — ножом под нижнее ребро,
И вон — не вынув, чтоб не замараться.

Да будет выть-то! Ты не виновата —
Обманут я улыбкой и добром.
Метнулся в подворотню луч заката
И спрятался за мусорным ведром…

Еще спасибо, что стою не в луже,
И лезвие продвинулось чуть глубже,
И стукнула о кафель рукоять,
Но падаю — уже не устоять.

По речке жизни плавал честный Грека
И утонул, иль рак его настиг.
При Греке заложили человек,
А Грека — «заложил за воротник».

В нем добрая заложена основа,
Он оттого и начал поддавать.
«Закладывать» — совсем простое слово
А в то же время значит: «предавать».

Или еще пример такого рода:
Из-за происхождения взлетел,
Он вышел из глубинки, из народа,
И возвращаться очень не хотел.

Глотал упреки и зевал от скуки,
Что оторвался от народа — знал,
Но «оторвался» — это по науке,
На самом деле — просто убежал.

Как зайдешь в бистро-столовку,
По пивку ударишь, —
Вспоминай всегда про Вовку —
Где, мол, друг-товарищ?!

И в лицо трехстопным матом —
Можешь хоть до драки!
Про себя же помни — братом
Вовчик был Шемяке.

Баба, как наседка квохчет
(Не было печали!)
Вспоминай!!! Быть может, Вовчик —
«Поминай как звали!»

M.Chemiakin — всегда, везде Шемякин.
А по сему французский не учи!..
Как хороши, как свежи были маки,
Из коих смерть схимичили врачи!

Мишка! Милый! Брат мой Мишка!
Разрази нас гром!
Поживем еще, братишка,
По-жи-вь-ем!
Po-gi-viom.

И снизу лед, и сверху — маюсь между:
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду!
А там — за дело в ожиданьи виз.

Лед надо мною — надломись и тресни!
Я весь в поту, хоть я не от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Все помня, даже старые стихи.

Мне меньше полувека — сорок с лишним, —
Я жив, тобой и Господом храним.
Мне есть что спеть, представ перед Всевышним,
Мне будет чем ответить перед Ним.

Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка, —
Чувствую — дышу и хорошею…
Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска,
Изловчась, мне прыгнула на шею.

Я ее и знать не знал, меняя города, —
А она мне шепчет: «Как ждала я!..»
Как теперь? Куда теперь? Зачем да и когда?
Сам связался с нею, не желая.

Одному идти — куда ни шло, еще могу, —
Сам себе судья, хозяин-барин.
Впрягся сам я вместо коренного под дугу, —
С виду прост, а изнутри — коварен.