Владимир Маяковский - Том 2. Стихотворения (1917-1921)

Мы
не вопль гениальничанья –
"все дозволено",
мы
не призыв к ножовой расправе,
мы
просто
не ждем фельдфебельского
"вольно!",
[10]
чтоб спину искусства размять,
расправить.

Гарцуют скелеты всемирного Рима
на спинах наших.
В могилах мало им.
Так что ж удивляться,
что непримиримо
мы
мир обложили сплошным "долоем".

Характер различен.
[20]
За целость Венеры вы
готовы щадить веков камарилью.
Вселенский пожар размочалил нервы.
Орете:
"Пожарных!
Горит Мурильо!"
А мы –
не Корнеля с каким-то Расином –
отца, –
предложи на старье меняться, –
[30]
мы
и его
обольем керосином
и в улицы пустим –
для иллюминаций.
Бабушка с дедушкой.
Папа да мама.
Чинопочитанья проклятого тина.
Лачуги рушим.
Возносим дома мы.
[40]
А вы нас –
"ловить арканом картинок!?"

Мы
не подносим –
"Готово!
На блюде!
Хлебайте сладкое с чайной ложицы!"
Клич футуриста:
были б люди –
искусство приложится.

[50]
В рядах футуристов пусто.
Футуристов возраст – призыв.
Изрубленные, как капуста,
мы войн,
революций призы.
Но мы
не зовем обывателей гроба.
У пьяной,
в кровавом пунше,
земли –
[60]
смотрите! –
взбухает утроба.
Рядами выходят юноши.
Идите!
Под ноги –
топчите ими –
мы
бросим
себя и свои творенья.
Мы смерть зовем рожденья во имя.
[70]
Во имя бега,
паренья,
реянья.
Когда ж
прорвемся сквозь заставы,
и праздник будет за болью боя, –
мы
все украшенья
расставить заставим –
любите любое!

Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу историю загоним,
[10]
Левой!
Левой!
Левой!

Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
Пусть,
[20]
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.
Левой!
Левой!
Левой!

Там
за горами г_о_ря
солнечный край непочатый.
За голод,
[30]
за мора море
шаг миллионный печатай!
Пусть бандой окружат нанятой,
стальной изливаются л_е_евой, –
России не быть под Антантой.
Левой!
Левой!
Левой!

Глаз ли померкнет орлий?
В старое ль станем пялиться?
[40]
Крепи
у мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!

Небывалей не было у истории в аннале
факта:
вчера,
сквозь иней,
звеня в "Интернационале",
Смольный
ринулся
к рабочим в Берлине.
И вдруг
[10]
увидели
деятели сыска,
все эти завсегдатаи баров и опер,
триэтажный
призрак
со стороны российской.
Поднялся.
Шагает по Европе.
Обедающие не успели окончить обед –
в место это
[20]
грохнулся,
и над Аллеей Побед –
знамя
"Власть советов".
Напрасно пухлые руки взмолены, –
не остановить в его неслышном карьере.
Раздавил
и дальше ринулся Смольный,
республик и царств беря барьеры.
И уже
[30]
из лоска
тротуарного глянца
Брюсселя,
натягивая нерв,
росла легенда
про Летучего голландца –
голландца революционеров.
А он –
по полям Бельгии,
по рыжим от крови полям,
[40]
туда,
где гудит союзное ржанье,
метнулся.
Красный встал над Парижем.
Смолкли парижане.
Стоишь и сладостным маршем манишь.
И вот,
восстанию в лапы _о_тдана,
рухнула республика,
а он – за Ламанш.
[50]
На площадь выводит подвалы Лондона.
А после
пароходы
низко-низко
над океаном Атлантическим видели –
пронесся.
К шахтерам калифорнийским.
Говорят –
огонь из зева выделил.
Сих фактов оценки различна мерка.
[60]
Не верили многие.
Ловчились в спорах.
А в пятницу
утром
вспыхнула Америка,
землей казавшаяся, оказалась порох.
И если
скулит
обывательская моль нам:
– не увлекайтесь Россией, восторженные дети, –
[70]
Я
указываю
на эту историю со Смольным.
А этому
я,
Маяковский,
свидетель.

Дралось
некогда
греков триста
сразу с войском персидским всем.
Так и мы.
Но нас,
футуристов,
нас всего – быть может – семь.
Тех
[10]
нашли у истории в пылях.
Подсчитали
всех, кто сражен.
И поют
про смерть в Фермопилах.
Восхваляют, что лез на рожон.
Если петь
про залезших в щели,
меч подъявших
и павших от, –
[20]
как не петь
нас,
у мыслей в ущелье,
не сдаваясь, дерущихся год?
Слава вам!
Для посмертной лести
да не словит вас смерти лов.
Неуязвимые, лезьте
по скользящим скалам слов.
Пусть
[30]
хотя б по капле,
по две
ваши души в мир вольются
и растят
рабочий подвиг,
именуемый
"Р_е_в_о_л_ю_ц_и_я".
Поздравители
не хлопают дверью?
Им
[40]
от страха
небо в овчину?
И не надо.
Сотую –
верю! –
встретим годовщину.

Кто вы?
Мы
разносчики новой веры,
красоте задающей железный тон.
Чтоб природами хилыми не сквернили скверы,
в небеса шарахаем железобетон.
Победители,
шествуем по свету
сквозь рев стариков злючий.
[10]
И всем,
кто против,
советуем
следующий вспомнить случай.
Раз
на радугу
кулаком
замахнулся городовой:
– чего, мол, меня нарядней и чище! –
а радуга
[20]
вырвалась
и давай
опять сиять на полицейском кулачище.
Коммунисту ль
распластываться
перед тем, кто старей?
Беречь сохранность насиженных мест?
Это революция
и на Страстном монастыре
начертила:
[30]
"Не трудящийся не ест".
Революция
отшвырнула
тех, кто
рушащееся
оплакивал тысячью родов,
ибо знает:
новый грядет архитектор –
это мы,
иллюминаторы завтрашних городов.
[40]
Мы идем
нерушимо,
бодро.
Эй, двадцатилетние!
взываем к вам.
Барабаня,
тащите красок вёдра.
Заново обкрасимся.
Сияй, Москва!
И пускай
[50]
с газеты
какой-нибудь выродок
сражается с нами
(не на смерть, а на живот).
Всех младенцев перебили по приказу Ирода;
а молодость,
ничего –
живет.

Я знаю –
не герои
низвергают революций лаву.
Сказка о героях –
интеллигентская чушь!
Но кто ж
удержится,
чтоб славу
нашему не воспеть Ильичу?

[10]
Ноги без мозга – вздорны.
Без мозга
рукам нет дела.
Металось
во все стороны
мира безголовое тело.
Нас
продавали на вырез.
Военный вздымался вой.
Когда
[20]
над миром вырос
Ленин
огромной головой.
И земли
сели на _о_си.
Каждый вопрос – прост.
И выявилось
два
в ха_о_се
мира
[30]
во весь рост.
Один –
животище на животище.
Другой –
непреклонно скалистый –
влил в миллионы тыщи.
Встал
горой мускулистой.