Игорь Чиннов - Стихотворения

Спасибо, что облако меркнет и тает
Над этой в закат улетающей стаей,
И розовый свет приближается к морю…
Ну что же, спасибо. Да разве я спорю…

«Если завтра война»… Накануне войны,
Накануне беды и тоски
Поглядим на сиянье волны
И на трепет звезды.

Поглядим, как ярки
Отцветающие цветники
И как нежно летят светляки,
Будто искры, упавшие с легкой звезды.

Поглядим, как роса,
Перед тем как исчезнуть, светла,
Как блестящая капля спадает с весла,
Будто гаснет звезда.

Поглядим, если завтра война,
Как сегодня погода прозрачно ясна,
Поглядим – в этом мире беды и тоски –
На сияющие пустяки.

О мировом безобразии
Лучше совсем умолчим.
Скажем про нежную празелень
Ночи, сходящей на Рим,

Про голубое мерцание
Осеребренных олив
(Ночь, тишина мироздания,
Будто далекий прилив).

Ночь, голубая пришелица,
Скажем и мы про нее
(Полное лунного шелеста,
Дремлет легко бытие).

И, не боясь повторения
И не ища новизны,
Скажем про синее пение
Вновь наступившей весны.

Он мерзнет в воротах парка,
Просит на рюмку
И греет облачком пара
Худую руку.

От снега намокли ветки.
Ветер – сильнее:
Краснее мокрые веки,
А рот синее.

О нет – без надрыва, просто:
Слезы – от ветра…
Никто не слышит вопроса,
И нет ответа.

Ты опять возмущался?
Ты опять восхищался?
Погляди холоднее
На людей и аллеи.

На торговца-уродца,
На цвета винограда,
На канаву, где льется
Солнце, грязь и прохлада.

Понемногу истрачен
День приятно ненужный,
И как будто прозрачен
Вечер тускло-жемчужный.

Это вспомнится позже?
Запад чуть серебрится.
… С этим отблеском тоже
Мне придется проститься.

Да, траурная колесница
Иль в этом роде. Вот, опять
Кольнуло в сердце. Помолиться,
Приободриться, помечтать

О том, что там (ты веришь?) будет
Эдем, блаженство, торжество…
Скажи, там ничего не будет?
Совсем не будет ничего?

Ни работы,
Ни заботы –
Ни тоски, ни суеты:
Только лилии долины,
Только горные вершины,
Только птицы и цветы.

Хорошо бы стать закатом,
Летним небом розоватым –
Вот о чем мои мечты:

Знаю, каждый бы охотно
Жил прозрачно-беззаботно,
Жил сияюще-легко,
Так заоблачно-свободно,
Так небесно-широко.

Палочка мерно взлетает:
Музыка, стройно звени!
Нотные знаки не знают,
Что означают они.

В линиях нотной страницы
Ты, и другие, и я.
Только – недолго продлится
Нежная нота твоя.

В срок прозвучала в концерте –
И обрывается нить.
Замысла жизни и смерти
Нам не дано изменить.

… Или бессмысленно в мире
Всё – и впустую трезвон?..
Так в опустелой квартире
Ночью звонит телефон.

Голод в Индии, голод в Китае,
То, что в нашей России.
Я спокойно газету читаю,
Я смеюсь без усилий.

Чем-то страшным, тюремно-больничным
Пахнет, друг, мирозданье.
Что же делать, раз так безразличны
Богу наши страданья.

… Или небо вечернее, цвета
Бирюзы, сквозь березы –
Это все же обрывок ответа
На молитвы и слезы?

Терновник веткой суховатою
Под знойным ветром чуть качает.
Мне тень колюче-узловатая
Другую тень напоминает.

Мне чудятся снега в сиянии
Полярной ночи, в лунном свете.
Как будто слышно дребезжание
Колючей проволоки… Ветер…

Ночь навсегда, ночь не кончается,
И тень от проволоки длинной
Колючей веткою качается
Под ветром на земле пустынной.

О Воркуте, о Венгрии (— о чем?)
О Дахау и Хирошиме…
Да, надо бы – как огненным мечом,
Стихами грозными, большими.

Ты думаешь о рифмах – пустяках,
Ты душу изливаешь – вкратце,
Но на двадцатый век тебе в стихах
Не удаётся отозваться.

И если отзовешься – лишний труд:
He будет отзвука на отзвук.
Стихи, стихи – их даже не прочтут.
Так пар уходит в зимний воздух.

И все-таки – хотя десятком строк,
Словами нужными, живыми…
Ты помнишь, есть у Пушкина «Пророк»:
О шестикрылом серафиме.

Был веселый, живой соловей,
А теперь – заводного мертвей.
Впрочем, нет, чуть живей: от червей.

Он лежит и гниёт, как навоз,
Под кустом отцветающих роз,
И роса на кусте – вроде слез.

Слезы скоро просушит мороз.

В том, что вечного нет ничего,
Тоже нового нет ничего.

Каждый сгниёт (и гниеньем очистится)…
Тем и закончится злая бессмыслица –

Хлопоты, горести, почести, прибыли,
Крик перед смертью, что денежки стибрили.

Вот вам гармония, вот Провидение:
«Смерть несомненна» (чего несомненнее).

Странно, что все же могу утешаться я,
Глядя, как вновь зацветает акация,

Глядя, как бабочка треплется, мечется –
Тоже, пожалуй, сестра человечества.

Так отвратительно-неотвратимо.
Иссохнет, исхудает, истончится
Твое лицо (и кто придет проститься?) –

И маленькою, бедною струёю
Растает в небе дым неудержимый,
Далекий дым, который был тобою.

Пускай дорога пролегает небом,
Как зимним садом или полем вьюжным,
И мертвый сон кружится легким снегом.

Пускай бы там тебе порой казалось,
Что память о стихах твоих – осталась,
Что ты кому-то стал своим и нужным,
Что ты кому-то стал вином и хлебом.

Пускай живет игра воображенья –
Сквозь темноту, сквозь вечное забвенье.

Ни добрых дел, ни твердой веры нет:
Не занят я, душа, твоим спасеньем.
Чем заслужу его? Стихами? Нет:
Стихи не жгли сердца, лишь были мне
Полузабавой и – полумученьем.

Что будет? – Смерть (в тоске, во зле, в грехах)
И в Судный день, меж пеньем и стенаньем –
Рифмованные строки на весах:
Полуупреком, полуоправданьем.
Игра вничью меж мраком и сияньем.

Станет вновь светло, станет вновь темно.
Мне почти, почти все равно.

Каждый день закат, каждый день рассвет.
Только счастья нет и нет.