Муса Джалиль - Моабитская тетрадь

Почетного клиента провожая,
Уж так я рассыпаюсь в похвалах.
Иных гостей за воротник хватаю,
Слегка коленом поддаю в дверях,

Сам черт не страшен мне, как говорится.
Но сам себе я страшен той порой.
Бутылки, люди — всё вокруг кружится,
И, как котел, кипит наш зал пивной.

Чинуша за столом сидит, хмелея,
Десятую уже бутылку пьет.
Его карманы что ни час худее,
Полней зато час от часу живет.

А вот актер. Вчера себе на горе
Сидел у нас, затем, не сняв чалму,
На сцене появился в «Ревизоре»!
И зрители зашикали ему.

Но вдохновенно трудится недаром
Поэт зеленоглазый и рябой.
У нас же он творит — а гонорарам
Он покрывает свой расход пивной.

Вчера опару опере поставил
Известный композитор, а теперь
Опару пивом литров в пять заправил.
И вот опара всходит — верь не верь!

Кассир Гимай зашел на кружку пива,
Когда из банка следовал домой.
А нынче он в милиции. Вот диво!
Повесил нос. Унылый. Сам не свой.

Я крепко тряс, но захмелел он тяжко, —
Не добудился гостя одного.
Он моментально протрезвел, бедняжка,
Когда жена взглянула на него!

И что там загс! Все загсы превзошли мы
Судьбу людей вершим мы день-деньской.
У нас джигит встречается с любимой
Или супруг разводится с женой.

Цирюльнику сосед, сидевший близко,
Так приглянулся, — бритвою своей
Тому соседу, говоря «сосиска!»,
Отрезал нос и ухо брадобрей.

И в тот же день такое чудо было —
Безносого привел цирюльник к нам.
«Я поздно оценил тебя, мой милый!» —
Сказал безносый, волю дав слезам.

Как будто одолжение как другу
Цирюльник оказал, отрезав нос.
Как будто брадобрей своей услугой
Бедняжке избавление принес.

Однажды пекарь из пивного зала
Пришел в пекарню — чуть не падал с ног.
И трубка в тесто у него упала,
Теперь ее из хлеба он извлек!

Пожарника на вахте в сон свалило.
Напившись пива, крепко спал старик.
И некому в набат ударить было,
Когда пожар на каланче возник.

Сгорела вышка! Вот дела какие!
Уволен был пожарник в тот же день.
Да и со мной, друзья мои родные,
Случилась вот какая дребедень.

Откупорил я бочку, пью досыта,
Решил я, братцы, душу отвести.
Из бочки той, что мной была открыта,
Я выпил кружек больше десяти.

Как лоцман тонущего парохода,
Спасаюсь в бочке, сплю спокойно в ней,
Вокруг просторы моря пивзавода,
Я плаваю во сне среди зыбей.

Меня нашли и ну трясти упорно.
На лучшем месте прерван был мой сон.
Сначала допросили для проформы,
Потом из бара вышвырнули вон.

Теперь, друзья, одну мечту лелею —
Податься я хочу на пивзавод.
На новом месте буду поумнее,
Вести себя начну наоборот.

Не стану бочку открывать, что толку!
Я лучше снизу просверлю гвоздем.
И научусь, родные, втихомолку
Тянуть через соломинку тайком.

Всю ночь не спал поэт, писал стихи,
Слезу роняя за слезою.
Ревела буря за окном, и дом
Дрожал, охваченный грозою.

С налету ветер двери распахнул,
Бумажные листы швыряя,
Рванулся прочь и яростно завыл,
Тоскою сердце надрывая.

Идут горами волны по реке,
И молниями дуб расколот.
Смолкает гром. В томительной тиши
К селенью подползает холод.

А в комнате поэта до утра
Клубились грозовые тучи
И падали на белые листы
Живые молнии созвучий.

В рассветный час поэт умолк и встал,
Собрал и сжег свои творенья
И дом покинул. Ветер стих. Заря
Алела нежно в отдаленье.

О чем всю ночь слагал стихи поэт?
Что в этом сердце бушевало?
Какие чувства высказав, он шел,
Обласканный зарею алой?

Пускай о нем расскажет бури шум,
Ваш сон вечерний прерывая,
Рожденный бурей чистый луч зари
Да в небе тучка огневая…

Как трудно, трудно расставаться, зная,
Что никогда не встретишь друга вновь.
А у тебя всего-то и богатства —
Одна лишь эта дружба да любовь!
Когда душа с душой настолько слиты,
Что раздели их — и они умрут,
Когда существование земное
В разлуке с другом — непосильный труд, —
Вдруг от тебя навек уносит друга
Судьбы неумолимая гроза.
В последний раз к губам прижались губы,
И жжет лицо последняя слеза…
Как много было у меня когда-то
Товарищей любимых и друзей!
Теперь я одинок… Но все их слезы
Не высыхают на щеке моей.
Какие бури ждут меня — не знаю,
Пускай мне кожу высушат года,
Но едкий след слезы последней друга
На ней я буду чувствовать всегда.
Немало горя я узнал на свете,
Уже давно я выплакал глаза,
Но у меня б нашлась слеза для друга —
Свидания счастливая слеза.
Не дни, не месяцы, а годы горя
Лежат горою на моей груди…
Судьба, так мало у тебя прошу я:
Меня ты счастьем встречи награди!

Заболела девочка. С постели
Не вставала. Глухо сердце билось.
Доктора помочь ей не умели,
Ни одно лекарство не годилось.

Дни и ночи в тяжких снах тянулись,
Полные тоски невыразимой.
Но однажды двери распахнулись,
И вошел отец ее любимый.

Шрам украсил лоб его высокий,
Потемнел ремень в пыли походов.
Девочка переждала все сроки,
Сердце истомили дни и годы.

Вмиг узнав черты лица родного,
Девочка устало улыбнулась
И, сказав «отец» — одно лишь слово,
Вся к нему навстречу потянулась.

В ту же ночь она покрылась потом,
Жар утих, прошло сердцебиенье…
Доктор бормотал тихонько что-то,
Долго удивляясь исцеленью.

Что ж тут удивляться, доктор милый?
Помогает нашему здоровью
Лучшее лекарство дивной силы,
То, что называется любовью.

«Клинок с чеканной рукоятью
Тяжел на поясе твоем,
И сапоги покрыты пылью, —
Ты утомлен, войди в мой дом.

И шелковое одеяло
Я постелю, желанный мой,
Омыть и кровью и слезами
Успеешь грудь земли сырой».

И голос молодой хозяйки
Немецкий услыхал майор,
Он в дом вошел, дверями хлопнул
И смотрит на нее в упор.

«Кто ты, красавица, не знаю.
Но ты годишься для любви.
Обед готовь, достань мне водки
И поскорей в постель зови».

Сварила курицу хозяйка
И водку льет ему в стакан.
Глазами масляными глядя,
Майор ложится, сыт и пьян.