Фахриддин Гургани - Вис и Рамин

Я -- караван, чей жребий -- жажда, голод,

Моя душа -- как разоренный город.

Еще вчера я жил, как властный шах,

Теперь, как лань, скитаюсь я в горах.

Слезой кровавой раздроблю я скалы.

Снег превращу в ковер багряный, алый!

Заплачу я, -- с сочувствием горячим

Мне утром горлинка ответит плачем.

Сравнится ль гром с моим протяжным стоном,

Не тучею, а пламенем рожденным?

Мои глаза кто сравнивает с тучей?

Из тучи -- дождь, из глаз -- потоп могучий!

Была ты, радость, как весна беспечна,

Но на земле весна недолговечна!"

Нагорьям он печаль свою принес,

Глаза -- как облака: в них столько слез.

От горечи разлуки и тревоги,

Ты скажешь, у него разбиты ноги.

Присесть его заставила усталость,

И только слезы лить ему осталось.

Но где б ни лил он слезы из очей,

Где б ни сидел, -- там возникал ручей.

Своим отчаяньем испепеленный,

Он причитал, как истинный влюбленный:

"Любимая! Не знаешь ты, бедняжка,

Как без тебя мне горестно и тяжко.

Внушил я даже куропатке жалость,

Хотя она сама в силки попалась.

Блуждаю одинокою тропою

И мучаюсь, не зная, что с тобою,

Тебя постигло ль новое несчастье, -

А сердце разрывается на части!

О, пусть всегда моя душа скорбит,

Но лишь бы ты не ведала обид!

Из-за тебя пожертвую собой,

Из-за тебя вступлю с врагами в бой.

Не хватит жизни мне и не способно

Перо живописать тебя подробно!

Тоскую, -- но по праву я тоскую:

Я потерял красавицу такую!

Я жить хочу лишь для того, чтоб снова

Тебя увидеть, цвет всего живого,

Но, если жить я должен без тебя, -

Пусть я умру сейчас, умру любя!"

Когда Рамин так плакал исступленно,

Попала Вис, ты скажешь, в пасть дракона.

Царапала свое лицо, кружилась

По спальне, будто разума лишилась.

То красные цветы с ланит срывала,

То кудри лютой казни предавала.

Мир задохнулся в мускусе волос,

От вздохов тяжких все вокруг зажглось.

Казалось, что ее жилье глухое -

Курильница, в которой жгут алоэ.

Слезами орошала замок старый

И наносила в грудь себе удары,

И, так как жарче раскаленной стали

Пылало сердце, -- искры возникали.

Из глаз текли жемчужины несчастья.

Все ожерелья сорвала, запястья.

Земля -- как небо из-за ожерелий:

Как звезды, жемчуга на ней горели!

Сорвав наряд золототканый с тела,

Одежду черной скорби Вис надела.

Тоска в ее душе, в ее очах:

Не Зард ее страшит, не шаханшах,

В ее душе -- иной источник боли:

С возлюбленным рассталась против воли!

Поднявшись к ней, увидел шах Мубад:

Ее лицо -- как разоренный сад,

Одежды, украшения кругом

Разбросаны иль связаны узлом:

Их развязать, одной любви служа,

Забыла, не успела госпожа...

Кормилица была во всем повинна,

И спряталась она от властелина.

Вис на земле, безмолвная, сидела.

В крови, в крови серебряное тело,

Изодрана одежда, рдеют раны,

А мускусные косы -- как арканы.

Густая пыль -- на голове кудрявой,

Нарциссы темных глаз -- в росе кровавой.

"Исчадье сатаны! -- воскликнул шах. -

Будь проклята навеки в двух мирах!

Ты не боишься ни людей, ни бога,

Ни кандалов, ни мрачного острога,

Не внемлешь наставленью моему

И стражу презираешь и тюрьму.

Не скажешь ли, как мне с тобою быть?

Что делать мне с тобой, как не убить?

Тебе, коварной, лживой, -- все едино,

Что крепость, что пустынная равнина,

Пожалуй, неба не страшась святого,

На землю сбросить звезды ты готова!

Тебя не остановят ни затворы,

Ни клятвы, ни мольбы, ни договоры.

Тебя испытывал я каждодневно,

Наказывал, советовал душевно,

Но ты моим советам не внимала,

А кары не боялась ты нимало.

Ужели ты -- зловредная волчица?

Ужели сатана в тебе таится?

Как жемчуг, совершенна ты снаружи,

А изнутри ты всех уродов хуже!

Прекрасна ты, как светлый дух, но, словно

Сей мир непостоянный, ты греховна.

Красив твой лик, но эта красота

С бесстыдством поразительным слита!

Я столько раз прощал твои измены,

Вел разговор с тобою откровенный:

"Не оскорбляй меня, остановись,

Не то в конце концов погибнешь, Вис!"

Увы, ты посадила семя зла

И пожинать плоды пора пришла.

Пусть красотой затмила ты звезду, -

В любви к тебе я света не найду.

От нас ты больше не увидишь ласки,

Твое коварство я предам огласке.

Луною ты казалась мне, змея,

Отравою полна душа твоя!

Мои моленья были бесполезны,

Но я не каменный и не железный:

Искать с тобой покой и благодать -

Что красками по ручейку писать!

Тебя учить поступкам благородным -

Что сеять на солончаке бесплодном!

Скорее волка я приставлю к стаду,

Чем буду ждать, что ты мне дашь отраду!

Я пил тебя, но ядом я пресыщен.

Да буду я от мерзости очищен!

Увы, ты мне любви не принесла,

В тебе познал я лишь источник зла.

Но, как и ты, вражду я обнаружу,

Но, как и ты, все клятвы я нарушу.

Так буду мучить я тебя отныне,

Что ты не вспомнишь даже о Рамине!

О низком и твоя душа забудет,

И он с тобою счастья знать не будет.

Ты с ним не сядешь, от любви хмельная,

И лютне, и словам его внимая.

Он петь не будет пред твоим лицом,

И ты близка не будешь с тем певцом.

Я на тебя обрушу гнев, который

Заставит вздрогнуть вековые горы!

Покуда вы находитесь вдвоем, -

Два недруга в жилище есть моем,

Покуда вас, бесстыжих, вижу вместе,

Я ничего не знаю, кроме мести!

Но помни: гнев царя теперь таков,

Что сразу я избавлюсь от врагов.

Не думай, что прощу тебя опять, -

К чему мне в доме двух врагов держать?

Кто ввел врага в свой дом, -- как бы лежит

У логова, в котором лев рычит.

Тот, кто врага впустил в свой дом, глупее

Безумца, что змею несет на шее!"

Так, негодуя, шах громкоголосый

Схватил жену за мускусные косы,

С тахты на львиных ножках сбросил вниз,

В пыли и прахе поволок он Вис.

Как вору, за спиной, умножив муки,

Ее хрустальные связал он руки,

Стал плетью бить, безжалостный, как в сече,

Рассек ей грудь, и голову, и плечи.

Расколотым гранатом стало тело,

А кровь, как сок, струилась, пламенела.

Да, кровь сочилась, как вино бурля,

Из тела, как из кубка-хрусталя.

Все тело в пятнах, -- мнилось: из глубин

То возникал янтарь, а то -- рубин.

Изранено, оно горело, ныло,

И кровь текла из ран струею Нила, -

Из красных, желтых и лиловых ран.

То скажешь: слился с камфарой шафран!

За то, что мамка помогла Рамину,

Он изувечил ей лицо и спину,

Старуху плетью он избил жестоко,

Чтоб наконец сошла с пути порока.

Их, полумертвых, царь покинул в злобе.

В крови, как в розах, утопали обе.

Иль яхонты зажглись на серебре?

Иль мальвы запылали на заре?

К ним снова ль жизнь, к несчастным, возвратится?