Екатерина Шевелёва - Принцессы, русалки, дороги...

Так бог Варвару от единорогов спас и на вокзале в Харькове вразумил: спросила у людей — как пройти к ближнему храму.

И пошла Варя, как на ватных бесчувственных ногах, волоча свой «алтарь» по снежному насту, в храм на Холодную Гору.

Выходя из церкви после обедни и раздавая милостыню нищим, чтобы помолились об окончании смуты и братоубийства, Анна Гавриловна — или Анюта, как всегда ее звали в доме отца, увидела на паперти знакомое молодое лицо. Темноглазое, крупноносое. Заплаканное. Неужели монашенка Варвара?

— Сейчас же пойдемте к нам, Варюша!.. Какой еще сундук?.. Без него не пойдете? Ну, хорошо, попросим, чтобы служка церковный с нами сейчас пошел бы и сундучок ваш донес, Я тоже с Оленькой здесь. У Гричаровых — у моего папанечки... Мама моя, — может, я вам говорила, — умерла... Дом большой, место для вас найдется. И мне поможете за Оленькой присмотреть. Горе у меня: Владимир Васильевич, муж мой, ушел в Красную Армию...

Анюта окончила гимназию с золотой медалью, говорила по-французски и по-немецки, была с папанечкой и маманечкой в Париже и в Карлсбаде, замуж вышла за образованного человека, присяжного поверенного, была знакома с удачливыми людьми — один Игорь Александрович Кистяковский, какой блестящий адвокат, какое имя! А что стало твориться с Россией, Анюта понять не могла.

И не могла простить папанечке, что не пустил ее, несмотря на ее золотую медаль, после окончания гимназии в университет. Господи! Как мечтала Анюта об университете! Как яростно и зло рыдала в подушку, рвала на себе волосы по ночам. А однажды связала полотенце и простыни, скрутила их в жгут и спустилась в полночь из окна своей спаленки на втором этаже в отцовский сад. Убежать из дому хотела, да сторож почтительно поймал ее и представил хозяину. Думала — высечет отец, даже не поверила сначала, что только рявкнул, мол, эта дурь — от болтовни с рабочими. А потом стал терпеливо объяснять старшей дочери: если разрешит он Анюте идти в университет, то тень положит на свое мыловаренное дело, ибо разве солидное то дело, если дочери владельца приходится учиться, беспокоиться о своем будущем? Открыл отец, что есть у него другая затаенная мечта. Анюта — девушка умная, сообразительнее братьев. А Гричаров никогда не был против участия женщин в купеческих делах. Он не ретроград и не самодур! Если выучит Анюта мыловарение — будет хорошим помощником отцу!

И стала прилежно учить Аня, что такое мыло и из чего оно делается. Устройство заводской мыловаренной печи. Варка ядрового мыла — начало варки, мыльный клей, отсаливание, уваривание мыла. Окраска мыла. Охлаждение, разрезание на куски и штемпелевание. Жидкое мыло. Приготовление мыла холодным способом. Мыло из золы. Лощеное мыло. Марсельское мыло. Наливное мыло. Смоляное мыло. Туалетное мыло. Глицериновое мыло... Ох, господи! Выучила Аня все назубок, а что толку! Отец говорил: «Время смутное — самому, без помощников надо сейчас обо всем думать, все решать».

И стала старшая дочь купца Гричарова вместо мыловаренной литературы читать подряд все, что бог весть какими путями попадало в это смутное время в Харьков, на мыловаренный завод и в отцовский купеческий особняк — в двух шагах от завода. Читала и большевистские газеты, и деникинские воззвания, и церковные послания.

Надеялась найти в большевистских газетах хоть какой-нибудь намек на судьбу Владимира Пахомова. Деникинские воззвания пугали: может, Володя давно деникинцами-то и убит?

Поделиться мыслями, страхами и сомнениями не с кем. Рабочие усмехаются. Отец брови насупит — думает о своем. Братья, Тихон и Григорий, ушли добровольцами к белым. С батюшкой побеседовать, на исповеди? Но в том-то и дело, что мысли, страхи и сомнения Ани оказались связанными с церковью. Бессонными ночами мысленно спорила дочь купца Гричарова с батюшкой, служившим на Холодной Горе. За что же это Владимиру Пахомову уготованы адские муки? За его веру в справедливость революции? Так ведь это же вера! Почему же церковь, которая то и дело говорит о святости веры и которая обращается к неверующим с призывом поверить, не признает этого высокого чувства, если оно не умещается только в церковных и монастырских стенах? Да и как совместить с проповедуемой церковью любовью к ближнему проклятия, которыми осыпает она коммунистов, большевиков?

И постепенно от мысленных споров, когда Аня лишь как бы защищалась от нападок батюшки, она, сама себе удивляясь, начала задавать горькие, даже гневные вопросы — не мысленно, а... именно в церкви, именно на исповеди. Какое право имеет батюшка говорить, что Владимир «продался большевикам»?! Откуда знает батюшка, что правда — не на стороне большевиков?

Все чаще и чаще Ане приходилось преодолевать в душе нежелание идти в церковь. Но с Варей, с монашенкой, разговаривать было хорошо, интересно. Монашенка, монашенка, а иной раз такое сотворит, что ахнешь!..

Как-то вечером, когда папанечка был у всенощной в храме на Холодной Горе, а у Оленьки была инфлюэнца и потому Анюта с Варей остались дома, пили чай с вареньем, беседовали, Варя-то, Варя вдруг запела:

А потом сбегала в свою комнатушку, Псалтырь принесла, а в нем газетная полоска заложена.

— Посмотрите. На память мне подарено.

И улыбнулся Анюте с разглаженной газетной полоски молодой человек в шапке красноармейца (вроде бы ровесник Владимиру). Под фотографией — подпись: комсомолец Степан Вагранов. Мои дьё! Ахнешь да и только! Ну и Анюта после того случая стала рассказывать Варе все, что читала и слышала от рабочих папанечки. С ней одной вспоминала о муже.

— А вы, может, слышали, Варюша, что мой Владимир Васильевич участвовал в защите Бейлиса? Ну и когда в Красную Армию пошел, то мне сказал: «Иду защищать правое дело». Батюшка на Холодной Горе корит и меня и папанечку Владимиром, а я от веры в правоту мужа отказаться не могу. Если даже пропал он без вести, моя вера в него останется!

...Шла революция. Ворошила и перемешивала многослойное русское общество, постепенно притягивая к себе честные, бесхитростные сердца.

Однажды Анюта нашла в газете статью о том, что в губернском городе, недалеко от Москвы, медицинский техникум проводит набор учащихся «как мужского, так и женского пола», и, ни слова не говоря отцу, спросила Варвару — согласна ли и она поехать?

— Понимаете, Варюша, от вашего решения все зависит, вся моя судьба. Я хочу учиться и должна буду работу какую-нибудь найти. А с Олей как быть? Вдвоем мы справимся, одна я — нет... В квартиру нашу еще несколько семей вселили, но мне, как сообщают, жилищную площадь тоже оставили.

— В Евангелии от Луки: какою мерою мерите, такою же отмерится и вам! — сказала Варя и запнулась. Впервые она не могла отыскать в памяти подходящих благолепных и божественных изречений, которые за нее все выразили бы. Ведь не только потому остается она с Анной Гавриловной и возвращается с ней, что хочет отмерить Анне Гавриловне за добро, ею содеянное, мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною. Но и потому прилепилась она к Анюте и к Оленьке, что нужна им. Где-то в священных книгах должны быть такие божественные слова, что самое главное для человека — быть нужным!