Педро Кальдерон - Поклонение кресту

Такой же клятвой перед ним.

Селио

Привязаны.

Эусебио

Без промедлений

Мой замысел осуществим.

Уж ночь идет в покрове черном,

Гася огонь дневных лучей.

Пусть ты хранима самым небом,

Ты будешь, Юлия, моей!

(Уходят.)

СЦЕНА 6-я

Хиль, Менга, привязанные.

Xиль

Ну, Менга, в этом положеньи

Теперь кто б ни увидел нас,

Конечно, тотчас же он скажет,

Что Перальвильо - здесь как раз {3}.

Менга

Никак не стронуться мне с места,

Ты, Хиль, иди скорей сюда.

Xиль

Ты, Менга, развяжи мне узел,

Я отвяжу тебя тогда.

Менга

Иди сперва ты, надоедный.

Хиль

Ну, что ж, придет ли кто-нибудь?

Готов я об заклад побиться,

Что если тут проезжий путь,

Погонщик здесь мулов быть должен,

Что звонко песенку поет,

Иль путник, что проходит - клянча,

Или студент - набивши рот,

Или святоша - умоляя,

Чтобы на церковь дали ей {4},

А если никого здесь нету,

Уж тут не без вины моей.

Голос (за сценой)

Здесь говорят. Сюда, живее.

Xиль

Прошу покорно, в добрый час.

Я тут запутался в сомненьях,

Вы разрешите их как раз.

Менга

Коли вы ищите веревки,

Я награжу вас тотчас ей.

Xиль

Моя веревка будет толще,

Ко мне пожалуйте скорей.

Менга

Я женщина, мне помогите,

От страха я едва жива.

Xиль

Тут, брат, любезности не к месту,

Меня развязывай сперва.

СЦЕНА 7-я

Курсио, Октавио, Брас, Тирсо,

солдаты. - Хиль, Менга.

Тирсо

Вот где-то здесь я слышал голос.

Xиль

Чтобы тебе погибнуть!

Тирсо

Вот!

Что это значит, Хиль?

Xиль

То значит,

Что дьявол всюду стережет.

Развязывай меня сначала,

Потом услышишь мой рассказ.

Курсио

Что здесь случилось?

Менга

А случилось,

Что ты приходишь в добрый час,

Чтобы изменник был наказан.

Курсио

Да кто же так вас привязал?

Хиль

Кто? Эусебио, конечно,

И он при этом нам сказал...

Но что сказал он, я не знаю.

Скрутил он нас. Нет больше сил.

Тирсо

Ну, ну, не плачь: еще с тобою

Себя он кротким объявил.

Брас

Тебя ничем он не обидел,

Ты с Менгою не разлучен.

Хиль

Ай, Тирсо, я совсем не плачу

О том, что был не кроток он.

Тирсо

О чем же плачешь? Расскажи нам.

Xиль

О чем теперь я плачу? Ну,

О том, что с Менгой я остался.

Как у Антона-то жену

Похитил он, ты помнишь, было?

Ну, думаем, пришла беда;

Дней шесть прошло, и возвратилась,

Повеселились мы тогда,

Пожертвовал он сто реалов.

Брас

А Бартоло как повезло?

Он с Каталиной повенчался,

И вот, полгода не прошло,

Как родила: ты посмотрел бы,

Каким он гусем стал гулять:

Что в девять месяцев другая,

Моя, мол, успевает в пять.

Тирсо

Пока он жив, нет больше чести.

Курсио

И это должен слышать я

Про бессердечного тирана?

Сколь велика беда моя!

Менга

Подумай, как его погубим,

И ежели прикажешь нам,

Мы, женщины, возьмем оружье,

За ним пойдем мы по следам.

Xиль

Что здесь он, в этом нет сомненья:

Весь этот длинный ряд крестов

Поставлен им самим над теми,

Кто превращен им в мертвецов.

Октавио

Во всех горах нет глуше места.

Курсио (в сторону)

И здесь как раз о, небеса!

Невинность мне и непорочность

Свои явили чудеса,

А я сомненьями преступно

На красоту их посягал,

Меж тем как облик светлой правды

Во всем величьи мне предстал.

Октавио

Сеньор, какою новой страстью

Твое мечтанье смущено?

Курсио

Октавио, меня смущает

Воспоминание одно;

И так как не хочу в словах я

Мой обнародовать позор,

К моим глазам он подступает

И затуманивает взор.

Пусть все меня пока оставят,

И там помедлят на пути,

Чтоб я один пред небесами

С собою тяжбу мог вести.

Октавио

Тяжел твой вздох. Идем, ребята.

Брас

Что говоришь?

Тирсо

Сказал он: вздох?

Xиль

Не расслыхали приказанья?

Пойдемте-ка поищем блох.

(Все уходят, кроме Курсио)

СЦЕНА 8-я

Курсио

С кем не случалось, чтобы в горе

Он не ушел в уединенье,

И сам собой не утешался,

Не доверяясь никому?

Меня в одно и то же время

Так много мыслей угнетает,

Что с морем я и с ветром спорю,

Вздыхая и в слезах скорбя.

И в этой местности безлюдной,

В безмолвии, сам друг с собою,

Хочу развлечь мои страданья

Воспоминаньем лучших дней.

Пусть ни источники, ни птицы

Свидетелями мне не будут:

Бегут источники с журчаньем,

И есть язык у вольных птиц.

Я не хочу иных собратьев,

Как эти сумрачные ивы:

Они внимают и не помнят,

И значит могут умолчать.

Вот в этом месте разыгралась

Трагедия ревнивой страсти

И чистоты, пример которой

Лишь может древность указать.

Но кто освободиться может

От подозрений, при которых

Обманной кажется и правда?

Я знаю, ревность - смерть любви.

Ни для кого у ней пощады

Найтись не может; ни смиренный,

Ни строгий от нее не скрыты.

Так в этом месте, между гор,

Я и Росмира... Чуть припомню,

И вся душа моя трепещет,

И пресекается мой голос:

Здесь нет ни одного цветка,

Который бы не встал упреком,

Здесь каждый лист меня пугает,

И каждый камень изумляет,

И каждый ствол наводит страх,

И каждая гора грозит мне,

И каждый склон встает, как бремя;

И все свидетельствуют вкупе

О деле низменном моем.

Я вынул шпагу, но при этом

Она нисколько не смутилась:

В опасностях любви - невинный

Ни разу трусом не бывал.

"Остановись, - она сказала,

Не говорю тебе, супруг мой,

Не убивай меня, - о, если

Меня ты хочешь умертвить,

Могу ль отказывать я в жизни,

Которая - твоя всецело?

Скажи лишь, почему так хочешь,

И дай в последний раз обнять".

Я отвечал: "Ты, как ехидна,

Того теперь во чреве носишь,

Кто умертвит тебя; довольно

Он указует на тебя.

Но прежде чем его увидишь

И прежде чем родишь бесславно,

Я буду твой палач, решаюсь

Тебя и ангела убить".

"О, если, - мне она сказала,

Супруг мой, если ты подумал,

Что изменить тебе могла я,

Меня немедленно убей.

Но этот Крест я обнимаю".

Она сказала, а пред нею

Был Крест. "Пусть будет он свидетель,

Пусть будет он защитник мой,

Тебя ни в чем я не умела

Ни оскорбить, ни опорочить".

Я помню, полный угрызений,

Хотел я броситься тогда

К ее ногам: я видел ясно

Во всем лице ее невинность.

Пусть кто замыслил злодеянье,

Сперва обдумает его:

Когда себя он обнаружил,

Хотя б исправиться желал он,

Чтоб показать, что есть причина,

Он будет увлечен вперед.

И я, не потому, чтоб думал,

Что оправданье не правдиво,

Но для того, чтоб было цельным

То преступление мое,

Разгневанную поднял руку

И тысячу ударов смертных