Осип Мандельштам - Стихи

- Будет в каменной Трезене Знаменитая беда, Царской лестницы ступени Покраснеют от стыда, ................................ ................................ И для матери влюбленной Солнце черное взойдет.

"О, если б ненависть в груди моей кипела, Но, видите, само признанье с уст слетело".

- Черным пламенем Федра горит Среди белого дня. Погребальный факел чадит Среди белого дня. Бойся матери ты, Ипполит: Федра - ночь - тебя сторожит Среди белого дня.

"Любовью черною я солнце запятнала..." ................................

- Мы боимся, мы не смеем Горю царскому помочь. Уязвленная Тезеем, На него напала ночь. Мы же, песнью похоронной Провожая мертвых в дом, Страсти дикой и бессонной Солнце черное уймем. 1915, 1916

Зверинец

Отверженное слово "мир" В начале оскорбленной эры; Светильник в глубине пещеры И воздух горных стран - эфир; Эфир, которым не сумели, Не захотели мы дышать. Козлиным голосом, опять, Поют косматые свирели.

Пока ягнята и волы На тучных пастбищах водились И дружелюбные садились На плечи сонных скал орлы, Германец выкормил орла, И лев британцу покорился, И галльский гребень появился Из петушиного хохла.

А ныне завладел дикарь Священной палицей Геракла, И черная земля иссякла, Неблагодарная, как встарь. Я палочку возьму сухую, Огонь добуду из нее, Пускай уходит в ночь глухую Мной всполошенное зверье !

Петух и лев, широкохмурый, Орел и ласковый медведь Мы для войны построим клеть, Звериные пригреем шкуры. А я пою вино времен Источник речи италийской И в колыбели праарийской Славянский и германский лен !

Италия, тебе не лень Тревожить Рима колесницы, С кудахтаньем домашней птицы Перелетев через плетень ? И ты, соседка, не взыщи Орел топорщится и злится: Что, если для твоей пращи Тяжелый камень не годится ?

В зверинце заперев зверей, Мы успокоимся надолго, И станет полноводней Волга, И рейнская струя светлей, И умудренный человек Почтит невольно чужестранца, Как полубога, буйством танца На берегах великих рек. 1916, 1935

* * *

В разноголосице девического хора Все церкви нежные поют на голос свой, И в дугах каменных Успенского собора Мне брови чудятся, высокие, дугой.

И с укрепленного архангелами вала Я город озирал на чудной высоте. В стенах Акрополя печаль меня снедала По русском имени и русской красоте.

Не диво ль дивное, что вертоград нам снится, Где голуби в горячей синеве, Что православные крюки поет черница: Успенье нежное - Флоренция в Москве.

И пятиглавые московские соборы С их итальянскою и русскою душой Напоминают мне явление Авроры, Но с русским именем и в шубке меховой. 1916

* * *

На розвальнях, уложенных соломой, Едва прикрытые рогожей роковой, От Воробьевых гор до церковки знакомой Мы ехали огромною Москвой.

А в Угличе играют дети в бабки И пахнет хлеб, оставленный в печи. По улицам меня везут без шапки, И теплятся в часовне три свечи.

Не три свечи горели, а три встречи Одну из них сам Бог благословил, Четвертой не бывать, а Рим далече И никогда он Рима не любил.

Ныряли сани в черные ухабы, И возвращался с гульбища народ. Худые мужики и злые бабы Переминались у ворот.

Сырая даль от птичьих стай чернела, И связанные руки затекли; Царевича везут, немеет страшно тело И рыжую солому подожгли. 1916

Соломинка

1

Когда, соломинка, не спишь в огромной спальне И ждешь, бессонная, чтоб, важен и высок, Спокойной тяжестью, - что может быть печальней, На веки чуткие спустился потолок,

Соломка звонкая, соломинка сухая, Всю смерть ты выпила и сделалась нежней, Сломалась милая соломка неживая, Не Саломея, нет, соломинка скорей !

В часы бессонницы предметы тяжелее, Как будто меньше их - такая тишина ! Мерцают в зеркале подушки, чуть белея, И в круглом омуте кровать отражена.

Нет, не соломинка в торжественном атласе, В огромной комнате над черною Невой, Двенадцать месяцев поют о смертном часе, Струится в воздухе лед бледно-голубой.

Декабрь торжественный струит свое дыханье, Как будто в комнате тяжелая Нева. Нет, не соломинка - Лигейя, умиранье, Я научился вам, блаженные слова.

2 Я научился вам, блаженные слова: Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита. В огромной комнате тяжелая Нева, И голубая кровь струится из гранита.

Декабрь торжественный сияет над Невой. Двенадцать месяцев поют о смертном часе. Нет, не соломинка в торжественном атласе Вкушает медленный томительный покой.

В моей крови живет декабрьская Лигейя, Чья в саркофаге спит блаженная любовь. А та, соломинка - быть может, Саломея, Убита жалостью и не вернется вновь ! 1916

* * *

1

Мне холодно. Прозрачная весна В зеленый пух Петрополь одевает, Но, как медуза, невская волна Мне отвращенье легкое внушает. По набережной северной реки Автомобилей мчатся светляки, Летят стрекозы и жуки стальные, Мерцают звезд булавки золотые, Но никакие звезды не убьют Морской воды тяжелый изумруд.

2

В Петрополе прозрачном мы умрем, Где властвует над нами Прозерпина. Мы в каждом вздохе смертный воздух пьем, И каждый час нам смертная година. Богиня моря, грозная Афина, Сними могучий каменный шелом. В Петрополе прозрачном мы умрем, Здесь властвуешь не ты, а Прозерпина. 1916

* * *

Не веря воскресенья чуду, На кладбище гуляли мы. - Ты знаешь, мне земля повсюду Напоминает те холмы ................................ ................................ Где обрывается Россия Над морем черным и глухим.

От монастырских косогоров Широкий убегает луг. Мне от владимирских просторов Так не хотелося на юг, Но в этой темной, деревянной И юродивой слободе С такой монашкою туманной Остаться - значит, быть беде.

Целую локоть загорелый И лба кусочек восковой. Я знаю - он остался белый Под смуглой прядью золотой. Целую кисть, где от браслета Еще белеет полоса. Тавриды пламенное лето Творит такие чудеса.

Как скоро ты смуглянкой стала И к Спасу бедному пришла, Не отрываясь целовала, А гордою в Москве была. Нам остается только имя: Чудесный звук, на долгий срок. Прими ж ладонями моими Пересыпаемый песок. 1916

* * *

Эта ночь непоправима, А у вас еще светло. У ворот Ерусалима Солнце черное взошло.

Солнце желтое страшнее, Баю-баюшки-баю, В светлом храме иудеи Хоронили мать мою.

Благодати не имея И священства лишены, В светлом храме иудеи Отпевали прах жены.

И над матерью звенели Голоса израильтян. Я проснулся в колыбели Черным солнцем осиян. 1916

* * *

Собирались эллины войною На прелестный остров Саламин, Он, отторгнут вражеской рукою, Виден был из гавани Афин.

А теперь друзья-островитяне Снаряжают наши корабли Не любили раньше англичане Европейской сладостной земли.

О, Европа, новая Эллада, Охраняй Акрополь и Пирей ! Нам подарков с острова не надо Целый лес незваных кораблей. 1916

Декабрист

- Тому свидетельство языческий сенат Сии дела не умирают ! Он раскурил чубук и запахнул халат, А рядом в шахматы играют.