Андрей Дементьев - Года любви и дни печали

И каждая птица была занята.
У каждой был свой интерес.

… Ворону сбил ястреб
Над сенью куста,
Упавший на жертву с небес.

Сорока добычу оставила псу,
Едва не лишившись крыла.
И сгинул орел,
Улетевший в грозу.
И тело река приняла.
Три птицы увидел я
В небе пустом:

Синицу, грача, пустельгу.
А что с теми птицами
Стало потом,
Я вам рассказать не могу.

Которые сутки все море штормит.
Неужто на шторм не истрачен лимит?
Но катятся волны с утра до утра.
А все говорят, что природа мудра.

Вон сколько впустую затрачено сил…
Как будто бы кто-то об этом просил.
Капризный, неистовый, злой водоем.
Мне жалко всю живность, живущую в нем.

Наверно, у крабов от шума мигрень.
Я морю кричу: «Неужели не лень
Тебе эти тонны бросать день-деньской?
Неужто тебе неприятен покой?»

И море вступило со мной в разговор:
«Я мщу за молчание мертвых озер.
За горькую тишь изведенных лесов.
За память притихших речных голосов.

Хочу, чтоб вам души омыла волна.
Чтоб помнили люди —
Природа сильна…»

Наступил наш юбилейный год…
Мы его отпразднуем однажды
В день, когда последний снег сойдет
И пробьется к свету первый ландыш.

Юбилей – заветное число.
Грусть и радость на одной странице.
Грустно потому, что все прошло.
Радостно, поскольку все продлится.

Но велик любви моей запас.
И судьба не обойдет нас чашей.
Все былое – остается в нас.
Все проходит, – заново начавшись.

Изба смотрела на закат,
Дыша озерной сыростью.
Здесь жил великий мой собрат.
Волшебник Божьей милостью.

Он околдовывал зарю,
Купавшуюся в озере.
Он ей шептал: «Я повторю
Твое виденье в образе…»

Но чьим-то именем томим,
Не помнил об обещанном.
Заря, обманутая им,
Бледнела, словно женщина.

И погружался мир во тьму.
И сквозь его видения
Являлась женщина ему.
А, может, только тень ее.

Не говорила, не звала,
Лишь грустно улыбалась.
Наверно, Музою была
И потому являлась.

Уходят безвозвратно ветераны —
Бывалые рубаки и бойцы…
Уходят в нашу память,
На экраны.
На горькие газетные столбцы.

Мы скорбно провожаем их в дорогу.
И говорим последние слова.
И верим, не лукавя перед Богом,
Что юность их по-прежнему жива.

Она летит в космические дали
И на земле выращивает хлеб…

На их мундирах светятся медали
Такие же, как у идущих вслед.

Из всех открытий всего дороже
Открытье друга, его души.
И мы с тобой, словно два прохожих,
Почти всю жизнь к этой встрече шли.

И наша дружба, как древний город,
Что прячет в недрах своих земля.
Я открываю твои просторы
Добра и света… Поздравь меня.

Я открываю твои печали,
Твои восторги в самом себе,
Чтоб две души, две судьбы звучали,
Как два цветка на одном стебле.

И если нас доконает служба,
Иссушит боль иль собьет вина, —
Нам будет донором наша дружба,
А группа крови у нас одна.

Я во сне не летаю,
А падаю вниз.
Для полетов, как видно,
Года мои вышли…
Вот гора надо мной,
Словно черный карниз,
У покатой,
Окрашенной в синее крыши.

Я боюсь высоты.
Наяву. И во сне…
И когда я лечу
В бесконечную пропасть,
Обрывается сон.
И приходят ко мне
Ожидание чуда.
И смутная робость.

Начинается день,
Забывается сон.
Но лишь встречу тебя —
Та же нá сердце робость.
Улыбаешься ты.
Я как будто спасен.
Хоть опять я лечу
В бесконечную пропасть.

Когда в узбекском доме праздник…
(Там праздник, если гость пришел…)
Вас поразит многообразьем
И щедростью просторный стол.

Похож на южные базары,
Тот стол соблазн в себе таит.
Да будь ты немощным и старым,
Проснется волчий аппетит.

Узбекский стол…
В такую пору,
Когда в Москве трещит мороз,
Он зелени и фруктов гору
Нам в лучшем виде преподнес.

Ни прозой мне и ни стихами
Не описать узбекский стол…

Вот разговоры затихают
И вносят плов.
Как на престол
Его хозяин водружает
Среди закусок и вина.
И плов весь стол преображает.
И как ни сыт ты – бьет слюна.

Сияет стол, сияют лица.
Вкушай и доброту твори.
А в пиалушках чай дымится,
Зеленый, как глаза твои.

Но тостов нет.
Таков обычай.
Им после плова не звенеть…
«Дай сигарету…»
«Нет ли спичек…»

И все.
И можно умереть.

Я разных людей встречал —
Лукавых, смешных и добрых.
Крутых, как девятый вал,
И вспыльчивых, словно порох.

Одни, как хитрая речь.
Другие открыты настежь.
О, сколько же было встреч
И с бедами, и со счастьем.

То нáдолго, то на миг.
Все в сердце моем осталось…
Одни – это целый мир.
Другие – такая малость.

Пусть встречи порой напасть.
Со всеми хочу встречаться.
Чтоб вдруг до одних не пасть,
А до других подняться.

Бывает, что мы речи произносим
У гроба по написанной шпаргалке.
О, если б мертвый видел, как мы жалки,
Когда в кармане скорбь свою приносим.

И так же радость делим иногда,
Не отрывая взгляда от страницы…

Еще бы научиться нам стыдиться,
Да жаль, что нет шпаргалки для стыда.

На берегу Тверцы
Безлюдно и печально.
А по траве, замерзшей
Белой вязью,
Зима сообщила нам печатно,
Что скоро к нам пожалует
На праздник.

Все дачники поуезжали в город.
И увезли с собою детский смех.
Разбитому скворечнику за ворот
То дождь летит,
То тихий ранний снег.

Лес полон тишины и желтых листьев.
Покинули природу птичьи стаи.
Колонный зал остался без артистов.
Душа моя без музыки осталась.

Однажды я возьму рюкзак на плечи
И побреду – без цели и дорог —
В тот мир, где сосны вновь меня излечат
От всяких напридуманных хвороб.

В тот мир, где ввечеру роса дымится
И птичьи песни прячутся в листве.
Где маки, как нежданные зарницы,
Утрами загораются в траве.