Георгий Голохвастов - Лебединая песня: Несобранное и неизданное

И вихрем в общую он брошен череду…
Лампады вечности! Раздвиньтесь и примите
В свой стройный хоровод еще одну звезду.

Не клонят русские строптивой головы:
Священный город взят, их армия разбита, –
А просьб о мире нет… Молчит в тревоге свита.
Как Император хмур! А вкруг пожар Москвы.

Не спит и Александр. Ненастный плач Невы;
Долга сомнений ночь. И где ж от дум защита?..
«Не дрогнуть, устоять, отмстить за стыд Тильзита…
Мне заплатить должны Парижем пленным вы».

И брошено письмо пред неизменным ложем.
Пусть в неизвестности, предчувствием тревожим,
Ответа тщетно ждет в Кремле Наполеон.

«Нет, я в Сибирь уйду бродягой перехожим,
Но не вложу меча, доколе я иль он…
А оба – видит Бог! – мы царствовать не можем».

Сегодня солнечно, и настежь створы окон.
Как небо ласково, как четко даль ясна!
Ты выбежала в сад, ты мне кричишь: «Весна!..»
И змейкой на ветру твой русый вьется локон.

О, милый вешний зов! Ворвался в мой мирок он –
Вмиг стала комната угрюма и тесна;
И тягость зимнего безрадостного сна
Спешит душа стряхнуть, как обветшавший кокон.

Ей страстно хочется на волю из тенет!
И пусть еще томит оцепененья гнет, –
Так чудны первые неловкие усилья.

Теперь недолго ждать. Бесстрашно распахнет
Она свободные дерзающие крылья
И к солнцу, в юный мир направит свой полет.

У речки шепчущей, в июньский щедрый день,
Беспечный, сплю – не сплю, пригрет недвижным зноем;
Стрекозы синие над зыбью вьются роем,
И нежится в струях цветущий одолень.

Горячий воздух тих. Полуденная лень
Истомно налита снотворных трав настоем;
В листве не слышно птиц; меж ив над водопоем
Коровы пестрые, теснясь, сгрудились в тень.

Лишь треск кузнечиков тревожит сон покоя,
В нем песня струнная неведомого строя,
Внимает сердце ей, как дремлющий гусляр.

А увалень-хомяк, потешный от покроя
Игрушки плюшевой, взбежал на крутояр
И тоже слушает, на задних лапках стоя.

Слыхал – не помню где – я древний сказ один.
Когда на Бога Сил воздвиг мятеж открытый
Первоверховный Дух, гордец многоочитый,
Он в бездну свергнут был с заоблачных стремнин.

Обвалом сорвался сраженный исполин:
Он пал развенчанный, бескрылый и разбитый,
Он канул в глубь земли, столпом огня повитый,
И шумно вылетел из пламени павлин.

Сверкнул он молнией сапфирно-изумрудной;
Зажглась алмазами коронка птицы чудной,
На перьях – золото, смарагд и бирюза.

Горит и блещет хвост, тщеславясь безрассудно,
Но в нем бессчетные померкшие глаза
Застыли в ужасе пред карой правосудной.

Двуликий жребий мой и жалок, и чудесен…
Я сын и пасынок и неба, и земли;
Крылатой мыслью горд, я сам влачусь в пыли,
Вселенная во мне, – но как мирок мой тесен.

Бедна земная жизнь; ее напиток пресен.
Меж тем для острых чувств соблазнами вдали
Роскошно радуги стоцветные цвели,
Пьянили запахи, дразнили зовы песен.

Открыт для высших тайн, не внемлет им мой слух;
Я сердцем верую, но разум слеп и глух,
Свободный, я в плену действительности черствой.

Душа и плоть – враги. И в состязаньи двух
Кипит с самим собой мое единоборство…
Как жаждет тело жить! Как ждет бессмертья дух!..

Вершит свой поздний суд былого опыт строгий.
Что ты от жизни взял? Чем был? Назад взгляни!
Поэзия – мираж! Друзья… Но где ж они?
Любовь… Достойны ль клятв и жертв ее тревоги?

Порывы творчества – сгоревшие чертоги,
Исканья и мечты – погасшие огни…
Ты в царстве призраков губил напрасно дни!..
Ты нищим жизнь прошел… И дальше нет дороги.

Так разум деловой, не видя барыша,
Корит убытками, как скряга вороша
Листы приходных книг в тяжелых переплетах.

О, пусть кидает он концом карандаша
Костяшки звонкие на безучастных счетах…
Так многим, дорогим, любя, живет душа!

Лесной дремотный гул, в камнях ручья журчанье,
Порой смолистый вздох нахмуренной сосны,
Вдали лягушек звон – простая песнь весны,
А в звездах – Ангелов немолчных величанье.

Глубок покой ночной. Не мертвое молчанье,
А голос трепетный прозрачной тишины:
Природы дремлющей таинственные сны
Приобретают в ней нам внятное звучанье.

Всё дышит, всё живет с алчбою волевой,
От пламенных светил над нашей головой
До косных мшистых глыб, прилегших неподвижно.

Не в чуде ль жизни ключ к загадке мировой?
Не в нем ли смысл и цель всего, что непостижно?
Язык безмолвия! Как внятен шепот твой!

Я заглушил в душе о прошлом сокрушенье
И настоящего бессильно не кляну:
Мне старость принесла заката тишину,
Неистового дня благое завершенье.

Былого с будущим я чувствую смешенье,
Две жизни разные учусь сливать в одну;
Как тень грядущего – встречаю новизну,
А юность новую – как наше утешенье.

Сейчас на улице, гурьбою мяч гоня,
Шумел подростков рой; веселый смех, возня,
Потом задорный спор… И схватка буйной драки.

О, сколько было в них упорства и огня…
И как не помечтать, что эти забияки
С судьбой поборятся удачнее меня.

Молитву лепеча в мерцаньи робкой свечки,
Она доверчиво глядит на образа:
Совсем по-взрослому задумчивы глаза
И нимбом золотым дрожат кудрей колечки.

А днем раздолье ей в лесу, в лучах, у речки,
Всё веселит – цветок, и гриб, и стрекоза.
Да вдруг припустит вскачь, размашисто борза,
Как жеребеночек, не ведавший уздечки.

На зависть, право, прыть у этих непосед!
Но истинно сказал безвестный сердцевед,
Что чистая душа и радость – неразлучки.

Невмочь уж мне бежать за быстроногой вслед,
Но смех ее во мне, и ясным счастьем внучки,
Как светом солнечным, согрет усталый дед.