Денис Коротаев - Белые тени

И слугами своими не любим.

А он все жил, избыв остаток сил,

Доверясь лишь правителям и слухам.

Все было так, и те, кто нищи духом,

В той нищете удобство находил.

Я был ТАМ – на балу несовершенства.

Я был ТАМ – но высокого блаженства

В мятущейся душе но ощутил.

Там жизнь текла, как тихая река –

Мелела, не спеша копила тину,

Из донных трав сплетала паутину,

Что было хорошо для рыбака

И гибельно для жителей подводных.

Все было так – и жизнь от года к году

Текла, как обреченная река.

Не веря неопознанным следам,

Я брел, не разбирая направлений,

Встречая в мириадах поселений

Лишь слепо покорившихся летам…

Те дни, исчезнув в прошлом, стали снами,

Но я ТАМ был, и мог бы спорить с вами –

Блаженны ль оказавшиеся ТАМ…

25.10.92

* * *

В этом краю непридуманных драм,

Летних туманов и северных льдин

Ныне о многом поведают нам

Числа "четырнадцать – сорок один".

Их симметрия напомнит о том,

Что объяснить никому не дано:

То, что в России случится потом –

Лишь отражение бывшего до.

В яростном споре беды и вины

Не пропустить бы за дымом руин

Черную метку извечной войны –

Числа "четырнадцать – сорок один",

Не позабыть бы с течением лет,

Суетный миг почитая за год,

Как прорицал гениальный поэт

Дальнюю славу и близкий уход.

Войны вернутся. Поэтам внимать

Будут зеваки грядущих годин.

Но никогда ни забыть, ни предать

Числа "четырнадцать – сорок один"…

22-23.01.95

* * *

Этот мир не удивить

Ни слезой, ни острым словом,

Ни заклятием суровым,

Ни дуэлью до крови.

Этот мир перевидал

Истерию тайной власти,

Синтетические страсти

И уродства карнавал.

Этот мир устал от слов

Без любви и без надежды.

Что ж ты пишешь, как и прежде

Истирая сердце в кровь?

Я и сам поднаторел

В низком жанре лицедейства,

Лихоимство и злодейство

И творил, и претерпел.

Но когда случался срок

Повенчать перо с бумагой,

Отпоив чернильной влагой

Сухостой усталых строк,

Жечь оставленный причал

И с улыбкою во взоре

Множить хаос, боль и горе

Я себе не позволял.

Этот мир не удивить

Тиражами глупых книжек.

Что ж ты плачешь, что ты пишешь,

Что ты жаждешь пробудить

И воздвигнуть на земле

Волей мага и поэта?

Но – ни жеста, ни ответа,

Лишь перо скрипит во мгле…

20.11.94-3.01.95

* * *

Не приходи ко мне, Верлэн!

Я не зову тебя на помощь.

И ты, и я познали полночь –

Ее безумие и плен.

Не приходи ко мне, Верлэн!

Едва ли стоит монумента

Бокал дешевого абсента

Из рук неряшливой Элен.

Я сам пойму когда-нибудь,

Что лица – только абрис лика.

Мне хватит собственного крика,

Чтоб до рассвета не уснуть,

Гоняя между полых стен

Свое немолкнущее эхо.

Одна тоска – другой помеха.

Не приходи ко мне, Верлэн!

Прости убогую юдоль

За бесприютность мирозданья,

И позабудь о состраданьи –

Оно удваивает боль.

Но если хочешь мне помочь

Развеять скуку в час метели –

Пришли улыбчивого Шелли,

А сам ступай отсюда прочь.

Иди к той утренней Мадлен,

Что одарит блудливым смехом.

Душе лечение не к спеху…

Не приходи ко мне, Верлэн!

27-28.10.94

* * *

Амати, Гварнери –

Не все ли равно?

Не в равной ли мере

Играть мудрено

На скрипке, чье тело

Хранит до конца

И смех бракодела,

И слезы творца?

Гварнери, Амати –

Не все ли равно?

С какой это стати

Месить заодно

В нелепое тесто,

Не видя лица,

И имя маэстро,

И имя певца?

Гварнери, Амати…

В далекие дни

На чем-то, представьте,

Играли они?

И в скрипке ли дело,

Когда, не дыша,

В иные пределы

Стремится душа

Под вечное соло,

под вещие вны

Синьора Николо

Безумной струны?

И, в чудо поверив,

Приемлешь одно:

Амати, Гварнери –

Не все ли равно?

1-5.05.95

* * *

О, сколько нас водится там, где нас водится тьма –

От мутного Стикса по ту ли, по эту ли сторону,

Несущих то крест, то державу, то лиру, то борону,

То мету проклятья, то шрам от былого ума!

О, сколько нас хает тот брег, где мы хаем его!

Хапуге Харону червонец не дашь ты на лапу ведь.

Вот так и живем, обывая последнюю заповедь

И чтя добродетель, как старую шутку Клио.

О, сколько нас знает, что мы перед Стиксом равны,

Как в жизни равны заревые и темные полосы?!

И тем, и другим трепет бриз непокорные волосы,

И в полночь мерещатся крики с другой стороны…

20-22.08.97, Ялта

А Д О Н И С

Что за глупый удел – умирать каждый год, а потом

Появляться опять, не теряя былое из вида…

Я пришел на полгода из темного царства Аида,

Обреченный вернуться в надеждой оставленный дом.

О, моя Афродита, тебе ли понять не дано:

Мне спокойнее там, за холодными водами Стикса,

В том краю, где другим так бездумно-безрадостно спится,

И где мне на века жизнь со смертью делить суждено.

Афродита, скажи, не жестока ли прихоть твоя?

Цену смерти забыв, цену жизни узнаешь едва ли.

Я давно пережил тех, кто прежде меня отпевали,

И еще схороню тех, кто после оплачет меня.

Я был весел и юн, златоглавый любимец богов,

А теперь, словно смерть, я, бессмертный, стою надо всеми,

Проклиная свой крест, волю Зевса и вечное время,

И не чая уйти из его равнодушных оков.

Афродита, молю, если любишь меня – отрекись!

Передумает Зевс, за Хароном заминка не станет.

Разве только мертвец умирать каждый год не устанет

И встречать по весне позабытую за зиму жизнь.

4-5.10.95

СЕРБИЯ

Дольные травы и затиши росные,

Листья березы и шорохи вербные…

Там та земля меж Дунаем и Косово,

Там моя Сербия!

Браво, герои свободной Европы!

Слажен помост и наброшено вервие.

Смейтесь же, смейтесь, шуты и холопы –

Там моя Сербия!

Ждите же, ждите, от страсти сгорая,

Слезы роняя с фальшивым усердием.

Вам не добраться до вышнего рая –

Там моя Сербия!

17-24.10.97 Сербия

Я Л Т А

Чутко цепляясь плющом за обветренный склон,

Город висит между трех одичавших стихий.

Тише, поэты, умерьте рифмованный стон,

Дайте услышать напетые ветром стихи!

Небо прибито к вершинам гвоздями светил.

Волнами сглодана берега старая кость.

Что ж ты, Джалита, грустишь, нас к себе допустив –

Робкий хозяин, снимающий угол, как гость?

Пусть кипарис и миндаль вместо скрюченных верб –

Жизнь не обманешь цветами рекламных картин.

Право, Джалита, не твой ли сегодняшний герб –

Бедные дети на фоне богатых витрин?

Восемь веков стерегут твой неверный покой

Серыми скалами Петр, Даниил, Теодор,

В город хранимый врываясь гремящей рекой

И растворяясь в певучих расщелинах гор.