Николай Рубцов - Собрание стихотворений

7) Потому я снова повторяю:
Все серьезно, что на глубине…

Все легко бывает и забавно
Все серьезно, что на глубине.

В белой рубашке в осоке лежу,
Катится древняя Шуя.
Каждым неярким лучом дорожу,
Каждым цветком дорожу я.

То потуманнее, то посветлей,
Тихо, немного уныло
Та же звезда, что над жизнью моей,
Будет гореть над могилой…

…Помню пламенный взгляд,
Помню грустные девичьи руки,
И прощальная ночь мне настойчиво снилась не раз.
Но отступит любовь перед натиском трудной разлуки,
И не будет огня в синем блеске
Насмешливых глаз…

…И дожди в печали бесконечной,
И порывы огненного сада —
Все подвластно силе бессердечной
Твоего осеннего распада…

Идет процессия за гробом,
А солнце льет горячий свет.
В его присутствии особом
На все……. есть ответ

Что невозможен путь
обратный.
И…… тот последний был.
Он был и есть простор
нарядный,
Он был и есть весенний пыл.

На лицах скорбное смятенье.
Волненье первое прошло.
Огромен…… и удивленье:
Как это все произошло?

Но есть еще вопрос угрюмый,
Он заставляет нас тужить.
Он заполняет наши души —
Как человеку нужно жить?

Как выбрать путь, где
нет обмана?
Как выбрать путь, который
тверд?
Какому крикнуть капитану:
— Эй, капитан, возьми на борт!

Всё облака над ней, всё облака…
В глуши веков мгновенны и незримы

Идут беспечно в синенькой рубашке,
По сторонам — качаются ромашки

И всем навстречу летние деньки
Идут беспечно в синенькой рубашке.
По сторонам качаются ромашки
И зной звенит во все свои звонки
И мглой полны……………………..

Всё облака над ней, всё облака…
В пыли веков мгновенны и незримы,
Идут по ней, как прежде, пилигримы
И машет им прощальная рука,
И я иду. Шаги мои легки.
Не торопясь, иду себе в рубашке,
По сторонам качаются ромашки
И зной звенит во все свои звонки

И я иду. Шаги мои легки.
Как в старину, иду себе в рубашке

И я иду. Шаги мои легки.
Как в старину, иду себе в рубашке.
По сторонам качаются ромашки
И зной звенит во все свои звонки,
Июльские деньки
Идут навстречу в синенькой рубашке

И я иду! Июльские деньки!
Как хороши вы в синенькой рубашке!
Июльские деньки
Идут навстречу в синенькой рубашке

И день за днем, что листья в дивной книге,
Спокойствием и красотой души полны!..….

Смогу ли
Я писать стихи!
Смогу……..

Вечер. Плывет по дорогам
Осени стужа и стон.
Каркает около стога
Стая озябших ворон.

Скользкой неровной тропою
В зарослях ветреных ив
Лошадь идет с водопоя
Голову вниз опустив.

Вызванный небом без мерки,
Словно из множества сит,
Дождик, холодный и мелкий,
Все моросит, моросит…

Осень. Плывет по дорогам
Осени стужа и стон.
Каркает около стога
Стая озябших ворон.
Скользкой неровной тропою
В зарослях ветреных ив
Лошадь идет с водопоя
Голову вниз опустив.
Выданный кем-то без мерки,
Словно из множества сит,
Дождик, холодный и мелкий,
Все моросит, моросит…

За Медвежьим, в угрюмых широтах,
Где лишь штормы да плотный туман,
Корабли рыболовного флота
День и ночь бороздят океан.

Огорчаться, мол, ну и погодка!
Тут не время, хоть ты и устал.
Вот опять загремела лебедка,
Выбирая наполненный трал.

Сколько ценной на палубе рыбы!
Трепет камбал — глубинниц морей,
И зубаток пятнистые глыбы
В красной груде больших окуней.

Уйма дела! И кто-то с задором
Сразу крикнул: «Ура, навались!»
За кормою над пенным простором
Чайки шумно кричать принялись.

Здесь рождаются добрые вести,
Что всех радуют в Мурманске — там,
А на мостике в мокрой зюйдвестке
Ночь не спавший стоит капитан.

Пусть он радость свою не покажет,
Знают все: по привычке суров.
Ничего нет нужней экипажу
Чем такой вот богатый улов!

Я весь в мазуте,
весь в тавоте,
Зато работаю в тралфлоте!

Я помню мол в огне заката,
Когда на несколько минут
В тельняшках флотские ребята,
Как тигры, вышли из кают.

Они с родными целовались
И каждый нежен был и тверд.
Суда гудели, надрывались,
Матросов требуя на борт!

И вот по воле капитана
Опять к неведомой земле
По мощным гребням океана
Мы пробираемся во мгле.

Сидим, обнявшись, словно братья,
Поем о тех, кто нас ласкал,
Кому мерещатся проклятья
Матросов, гибнущих у скал…

И вот опять —
святое дело!
И наш корабль, заботой полн,
Совсем не так осиротело
Плывет среди бескрайних волн!

Я весь в мазуте,
весь в тавоте,
Зато работаю в тралфлоте!

Я помню мол в огне заката,
Когда на несколько минут
В тельняшках флотские ребята,
Как тигры, вышли из кают.

Они с родными целовались
И каждый нежен был и тверд.
Суда гудели, надрывались,
Матросов требуя на борт!

И вот опять —
святое дело!
Опять аврал, горяч и груб.
И шкерщик встал у рыбодела,
И встал матрос-головоруб…

Я, юный сын морских факторий,
Хочу, чтоб вечно шторм звучал.
Чтоб для отважных
вечно —
море,
А для уставших —
свой
причал!

Забрызгана солью
и рубка и рында,
Но румб отправления дан,
И тральщик тралфлота
треста «Севрыба»
Пошел промышлять в океан.
Подумаешь, рыба!
Подумаешь, рубка!
Как всякий заправский матрос,
Я хрипло ругался,
и хлюпал, как шлюпка,
Сердитый простуженный нос.
От имени треста
треске мелюзговой
Язвил я: «Что, сдохла уже?»
На встречные
злые суда без улова
Кричал я: «Эй вы, на барже!»
А волны,
как мускулы,
взмылено,
рьяно,
Буграми в багровых тонах
Ходили по нервной груди океана,
И нерпы ныряли в волнах.
И долго,
и хищно,
стремясь поживиться,
С кричащей голодной тоской
Летели
большие
клювастые
птицы
За судном, пропахшим тоской.