Владимир Маяковский - Том 12. Статьи, заметки, стенограммы выступлений

По примеру лефовской группы литераторы начали устраивать свои фермопилы и фермопильчики и обосновывались в них прочно и надолго. «Борьба с «персами» приняла другие формы, сами «персы» стали другими, а мы еще сидим у себя по ущельям. Провиант в виде бумаги подвозится, издательства печатают — мы и сидим.

Пора бросить нелепейшую и бессмысленную игру в организации и направления, в которую выродилась наша литературная действительность.

По всем этим ущельям засело, по подсчетам ВАПП, 4000 поэтов, а на обширных равнинах — в газете, в радио — работать некому. Закисание в группах засасывало и Леф. Я сейчас борюсь против того, — подчеркивает Маяковский, — чтобы каждый лозунг, правильный на каждом данном отрезке времени, не превращать в догму, в сухую формулу и не бить ею живую жизнь. Я борюсь против тех, которые пытаются превратить Леф в некое «общество любителей левого искусства», какую-то карикатуру на Автодор.

По таким же ущельям расселись критики и критиковали каждый со всей «фермопильской» точки зрения. В порядке дня сейчас стоит вопрос не образования новых группировок, а борьбы с ними.

С большой четкостью и ясностью Маяковский нападал вчера на лефовский академизм. Маяковский призывал лефовцев к боевой новаторской работе, причем это новаторство должно идти, по мнению Маяковского, не в каких-либо лабораториях, а на живом производстве (газета, кино, радио и т. д.).

— Новаторская работа, которую мы вели в журнале «Новый Леф», приобретала характер какого-то группового чудачества, — говорил Маяковский. — Совершенно другое значение будет иметь эта работа, когда она будет проверяться массой.

— Леф в том виде, в каком он был, для меня больше не существует, — заявил Маяковский, — но это не значит, что борьба за левое искусство, которую мы ведем, ослабеет хотя бы на минуту!

Нужно раскрепостить писателя от литературных группировок и высосанных из пальца деклараций. Принцип объединения писателей должен быть производственным, а не литературным: писатели должны объединяться вокруг конкретных нужд сегодняшнего дня, связанных с той или иной отраслью производства. Только на этом пути писатель «сохранит свою профсоюзную книжку» и оправдает ее. Общим же профессиональным объединением должна быть единая Федерация советских писателей. Отныне Леф будет «вгрызаться» во все литературные группировки, как в пережиток, удерживающий писателя на «парнасе» литературы, тогда как он должен находиться в общих рядах трудящихся — в учреждении, у станка…

До сих пор Леф считал единственной возможной формой своей массовой работы газетный лист (агитки). Но рабочий читатель культурно вырос, и литературная обстановка усложнилась. Нельзя превращать «газетно-конкретную работу» в фетиши. Отныне Леф будет диалектически включать свою тенденцию (агитация, документальный материал, организация быта) и в большие формы литературы, до сих пор находящиеся «в аренде» у романтиков, эстетствующих эпигонов, мещан и сочинителей старины. Изгонять их из литературы уже недостаточно одними лозунгами, критикой и противопоставлением газеты роману. Очистить литературу можно только действиями внутри ее. Лефы пойдут на приступ книги, внося в нее принципы, отвоеванные на опыте газетного листа.

Словесное мастерство Лефа расходится у читателя слабо: оно еще слишком часто замкнуто пределами отвлеченного изобретательства в слове. Таким изобретателем поэтического языка был * Хлебников — с него начинал Леф. Тогда в составе Лефа возможны были и заумники. Но теперь времена не те: Леф должен признать контроль читателя и сделать свое мастерство массовым. Словесное изобретательство должно стать выражением массовой литературной продукции. «Самовитое слово» — пройденный этап, к которому Леф уже не может вернуться и делать его критерием своей работы. Ближайшая задача Лефа — целиком идти к массовому читателю, закрыв за собою двери самодовлеющей лаборатории слова…

Выступая с трибуны, Маяковский подчеркнул, что он говорит не только от своего имени, но и от лица ряда других лефовских работников.

Я меньше всего надеялся: напишу пьесу, и потом отпадет нужда в драматической литературе. Пьесу надо брать в «сравнительной зверологии» * наших театров. Главный плюс ее: это пьеса обкладывающая, но оптимистическая советская пьеса. Что касается частностей, то я боялся, что всем пьеса понравится и придется решить, что написал гадость. Но вот Гроссман-Рощин * сказал, что пьеса — гадость, тупая, глупая. Я против эстетизирующего начала, против замены борьбы сюсюкающим литературным разговором. После своей работы в «Комсомольской правде» я должен сказать: несмотря на то, что это беспокойно, я не привык к беспартийному разговору. Пока сволочь есть в жизни, я ее в художественном произведении не амнистирую. В пьесе — факты об обывательской мрази и века, и сегодняшнего дня. Если будет пятьдесят таких пьес, надо отдать пятьдесят театров под такие пьесы. Против строящих обклада нет, но если обижаются, значит в них попадает. «Клоп» в известной степени — антиводочная агитка. Что мещанину «узко» в коллективе, — я не мог показать, это отдельная тема, я это только отметил. Пьесу я выношу на обсуждение комсомольской аудитории. И до постановки включу в нее ряд вставок. Что касается фигуры изобретателя, то мне наплевать на драматургические правила. По-моему: если в первом действии есть ружье, то во втором оно должно исчезнуть. Делается вещь только тогда, когда она делается против правил. Мой упор — на комсомольскую массу. Нельзя рассчитывать на все человечество: половина сволочей и половина симпатичных.

Я буду вставлять в пьесу актуальные политические и бытовые новости. Я вставил Уткина и Жарова потому, что из своих стихотворений они делают толстовские выводы и сегодня выходят из борьбы. Пьесу вместе со мной делали комсомол и «Комсомольская правда». Хотя она подписана моей фамилией, делали мы ее вместе. Литовский * предлагает мне выступать со вступительным словом перед каждым спектаклем. Вещь спасет то, что после каждого спектакля не будет послесловия Литовского; зрители прочтут его статьи на следующий день, когда уже отхохочутся. Вещь делаем я плюс режиссер, актеры, публика, бутафоры, осветители и т. д. В пьесе — не социализм, а десять пятилеток, а может быть, это будет и через три пятилетки. Конечно, я не показываю социалистическое общество. Сегодня я получил мысль для полезной вещи — о социалистическом человеке. Теперь я вообще перейду на пьесы, так как делать стихи стало слишком легко. Предлагаю поставить пьесу на голосование…