Владимир Маяковский - Том 13. Письма, наброски и другие материалы

1 д<���ействие>. Вся вселенная залита потопом революций. К последней еще сухой точке, к полюсу, карабкаются семь пар запуганных чистых. И турецкий паша, и русский купец, и богдыхан, и поп, и проч<���ие> и проч<���ие> белые представители всех пяти частей света. А за ними, запуганными и ноющими, подымаются семь пар нечистых — пролетариев, у которых нечему тонуть в этой буре. Весело и спокойно слушают они косноязычное собрание чистых, в ужасе спорящих: что же это, наконец, светопреставление, что ли. И когда, нагоняя бегущих от бунта, и сквозь полюс начинает бить та же кровавая струя, чистые хватаются за последнюю соломинку: «Давайте, давайте построим ковчег!» Одни спасемся. Без этих издевающихся нечистых. Насмешливый голос плотника: «А ты умеешь пилить и строгать?» — сволакивает почтенных с облаков — и униженно просят «господа чистые» «товарищей нечистых» заняться стройкой. «Ехать так ехать», — холодно соглашается плотник.

2 д<���ействие>. Под плач чистых и смех нечистых грохнулась в волны земля. Нечистые, напевая, спускаются в трюм. Чего им бояться, еда — дело их рук. Распустив слюнки, слушают чистые веселые песни, и у голодных возникает план подложить нечистым свинью, выбрать им царя. «Затем, что царь издаст манифест — все кушанья мне, мол, должны быть отданы. Царь ест, и мы едим, его верноподданные». Номер прошел. Но когда чистые возвращаются к царю, которому сволакивали отобранную у нечистых еду, перед царем сияло пустое блюдо. Ночью разгорелся голод. Ночь мокра. И каждый чистый почувствовал, что он как будто немножко демократ. За самодержавием — демократическая республика. Но «раньше обжирал один рот, а теперь обжирают ротой. Республика-то оказалась тот же царь, да только сторотый». Под могучими кулаками нечистых задами к борту теснятся чистые и вот уже сверкают пятки сваливаемых в воду белых. С этого места веселое подтрунивание над нестрашными нам какими-то самодержавиями и республиками сменяются пафосом грозовой борьбы пролетариата. Реют по палубе железные слова: «Пусть нас бури бьют, пусть изжарит жара, голод пусть, посмотрим в глаза его. Будем пену одну морскую жрать, мы зато здесь всего хозяева». В бреде об Арарате, изнеможенные, сломленные голодом, — ведь республика и самодержавие съели последнее, — все начинают видеть сияющую гору. Тогда по волнам, как посуху, идет на ковчег не Христос, искушенный в таких занятиях, нет, а самый обыкновенный человек. Став на станки, верстаки и горны, он низвергает великую нагорную проповедь грядущего земного рая. Распаленные видениями рабочие, как за пророком, тянутся за ним. Но насмешлив голос человека. «Довольно на пророков пялить око, взорвите все, что чтили и чтут, и земля обетованная окажется под боком — вот тут». Человек исчез. И вот догадались сразу, — да ведь это была наша собственная, в человечьем образе явившаяся воля. Клятва найти землю обетованную озаряет море, и по мачтам и реям лезут они, грохочут песню восстания, ломятся сквозь небо, сквозь ад и рай, в радужные двери коммунизма. «Не надо пророков, мы все Назареи, на мачты! на мачты! за реи! за реи!»

3 д<���ействие>. I, II и III карт<���ины>. Мимо райских жителей, завлекающих своим постным небом, мимо ада, в котором у рабочего хватает дерзновенной мощи поиздеваться над его кострами, такими ничтожными по сравнению с заревами сталелитных заводов, ломая все и вся, двигаемые своей несокрушимой волей, приходят к обетованной стране нечистые. Той же самой покинутой землей оказалась обетованная страна. «Кругла земля проклятая, ох, и кругла». Но напрасно неслись их проклятия земле, — омытая революциями и высушенная пеклами новых солнц, она предстала в таком ослепительном блеске, в каком может рисоваться жизнь только нам, ясно различающим за всеми ужасами дня иную великую жизнь. Апофеозом стройных псалмов, в котором хора́ми встали рабочие и недавние рабы рубля, невольные угнетатели: машины, хлеба и проч<���ие> вещи, окончена эта картина. «С любовью прильните к земле все, дорога кому она. Славься труд, славься жизнь, славься и сияй наша трудовая коммуна!»

Мотивы и заключение.

Конечно, не этот сухой газетный скелет делает мою вещь необходимой. Она, я убежден, велика тем, что впервые в песнопение революционной мистерии переложила будни. Я не могу не согласиться с товарищем Луначарским, что это, может быть, единственная сейчас пьеса коммуниста. Я убежден, что вы, товарищи, дадите ей надлежащую театральную оболочку, освободив любое из больших помещений, а не загоните ее на задворки вашего внимания, предоставив пролетариату питаться гнилой трафаретщиной не ими и не для них созданного искусства, к сожалению, еще «блистающего» в театрах.

Пусть хоть день пролетарского праздника будет отпразднован пролетарской пьесой.

Владимир Маяковский .

44 А. А., Л. В., О. В. МАЯКОВСКИМ [Петроград, конец 1918 г.]

Дорогие мои мамочка, Людочка и Оличка!

Простите меня, пожалуйста, что я до сих пор не писал. Причина, во-первых, общая — мое всегдашнее ленивое отношение к писанию писем, во-вторых, я все время собирался выехать к вам сам, но сейчас на железных дорогах никто не может ездить, кроме шпротов, привыкших к такой упаковке. А так как я ваш сын и брат, а не шпрот, то и сами понимаете.

Поздравляю вас с рождеством и двумя новыми годами сразу * .

Желаю вам первой категории неуплотнения и прочих благ.

Я здесь работаю массу, здоров и вообще не жалуюсь.

Пишите.

Целую вас всех. Надеюсь скоро увидеться.

Любящий вас ваш Володя .

45 В КОЛЛЕГИЮ ГОСИЗДАТА [Москва, 20 октября 1920 г.]

В коллегию Госиздата Товарищи!

Полгода тому назад мною была сдана в ЛИТО * книга «150 000 000».

Книга была рецензирована ЛИТО и получила исключительный отзыв, как агитационная, революционная вещь. С тех пор полгода я обиваю пороги и каждый раз слышу стереотипный ответ: «Завтра будет сдана в печать».

Вызванный тов. Вейсом, я сегодня получил от него уверения, что книга уже сдана в печать. Осталось только обратиться в технический отдел. В этом самом техническом отделе секретарша при мне переделала красными чернилами цифру «первая очередь» на цифру «третья» и заявила мне, что при третьей очереди о сроке печатания сказать нельзя.

Товарищи! Если эта книга с вашей точки зрения непонятна и ненужна, верните мне ее.

Если она нужна, искорените саботаж, иначе чем объяснить ее непечатанье, когда книжная макулатура, издаваемая спекулянтами, умудряется выходить в свет в две недели.

Владимир Маяковский .

Копия в ЛИТО.

20/X-20 г.