Роберт Браунинг - Стихотворения

Эх, Гамельн, не качай башкой!
Кому на память не взбредет,
Что в Царство Божие ведет
Для богачей столь узенький проход –
Верблюду легче влезть в игольное ушко!
Шлет Мэр на север, юг, на запад и восток,
Где б Дудочник нашелся, слов пролить поток,
Просить прощенья и давать залог любой,
Дать злата обещая, сколько сам возьмет,
Лишь обещал бы, что простит обсчет
И приведет детей домой.
Искали долго; силы больше нет,
А Дудочника не найти и след.
Тогда вменил законникам Совет
Все документы датою двойной
При составлении отныне заверять
И, сколько дней минуло, вычислять
"После того, что Дудочник свершил
В июня день двадцать второй,
В тринадцать сотен семьдесят шестом году".
И, чтобы не забыть беду,
Дорогу ту, что их детей лишила,
Отныне Пестродудочной именовать решили;
Но вздумай там сыграть на дудке пришлый кто-то –
Вовек ему не отыскать работы.
Не смеют ни кабак и ни таверна
Весельем чинность той дороги нарушать;
Поставили колонну у засыпанной каверны,
На ней всю повесть можно прочитать;
Витраж сменили, что в Большом Соборе,
Чтоб и картина выражала горе,
Напоминая об ужаснейшей из краж;
И посейчас еще целы колонна и витраж.
Еще сказать забыл рассказчик ваш:
Что в Трансильвании горах встречали племя,
Хранящее привычек странных бремя,
Не местные манеры и наряд;
Туземцы же о них всем говорят:
– Явились предки их из горной тьмы,
Подземной, тайной, зачарованной тюрьмы,
Где протомились много злых годин;
Туда увел всех странный господин
Из города прозваньем Гамелин…
Но как, когда – не помнит ни один.

Ну, Вилли, мы с тобой не будем шутки
Шутить над встречными – особенно кто с дудкой;
Неважно крыс они, мышей для нас изгнали –
Мы выполняем то, что обещали.

Есть в Брауншвейге город Гаммельн,
С Ганновером по соседству;
Там Везер, славная река,
На юге течет, глубока, широка, –
Красивей не сыщешь уголка,
Но – бедствие из бедствий –
Крысы капали на город, как раз
Когда начинается мой рассказ.
Где взять от гада средство?

Гад!
Собаки и кошки его не страшат!
Он в люльках младенцев кусает,
То в чан заберется, где сыр варят,
То суп из-под рук слакает,
То бочку проест, где соленья хранят;
Он в шляпы мужские плодит крысят,
Беседы женщин наперехват
Глушит своим писком,
Вознею и визгом
С бемолем и диезом на разный лад.

Жители ратушу обступили,
В полном составе толпятся;
"Бургомистр, – кричат они, – простофиля!
И позор для всей корпорации,
Что за наши денежки в горностай облеклись
Дураки, которые еще не нашлись,
Как избавить нас всех от мышей и крыс!
Вы стареете! Вас в ширину разнесло!
В горностаевых мантиях вам тепло!
Эй, господа, шевелите мозгами,
Дайте средство скорее, мы не справимся сами!
А не то – полетите кверху ногами!"
А в ответ бургомистр и советники тоже
Задрожали от страха мелкой дрожью!

Ровно час молчали они, заседая.
Наконец бургомистр сделал усилье:
"Я за гульден бы отдал свои горностаи!
Я хотел бы отсюда быть за милю!
Шевелите мозгами – легкий совет!
У меня голова болит в ответ;
Я скребу ее все, а толку нет!
Капкан, капкан, капкан бы теперь!"
Сказал он – и что же случилось? Поверь,
Вдруг кто-то легонько стукнул в дверь.
"Господи, кто там!" – бургомистр вскричал.
(Когда он в ратуше заседал, –
Этот на диво жирный толстяк, –
Глаза его раскрывались только,
Как в створке устрицы малая щелка,
А брюхо уж с полдня в чувствах мятежных
От филе черепашьих, скользких и нежных.)
"Меня беспокоит малейший пустяк:
Послышится, крыса скребет о косяк, –
И сердце колотится этак и так!"

"Войдите!" – он вскрикнул, глаза расщуря,
И странная в комнату входит фигура.
Узкого платья одна сторона
Желтого цвета, другая – красна.
Сам тощий и длинный, словно юла,
Глаз голубой сверлит, как игла,
Волос легкий и светлый, хоть кожа смугла,
Ни клочка бороды, щека гола,
На губы улыбка то шла, то не шла,
И вдруг исчезла, как не была!
И все в изумленьи глядят и глядят
На тощего гостя, на странный наряд,
И кто-то воскликнул: "Побьюсь об заклад,
То прапрадед мой глас трубный услышал
И сам из гробницы раскрашенной вышел".

И он подошел к столу заседанья.
"Знаю, – молвил, – секрет чарованья:
Любое на свете существо
В небе, на суше и под водой
Могу волшебством увлечь за собой,
И вам никогда не вернуть его.
Тем и полезен я для людей,
Что изгоняю кротов и змей,
Ящериц, жаб и прочих нечистых.
Люди зовут меня Пестрым флейтистом".
Красный с желтым, весь полосат,
Шарф увидали тогда на нем.
Раскрашен был шарф, как весь наряд,
И флейта висела на шарфе том.
А пальцы всегда оставались в движенье,
Как будто снедало его нетерпенье
Сыграть на флейте, висевшей свободно
Поверх одежды его старомодной.
"Я бедный флейтист, – он молвил, – но все ж
Татарского хана и его вельмож
Я спас этим летом от комаров,
И мною избавлен индусский вождь
От стаи вампиров, сосавших кровь.
Избавлю я ваши мозги от смятенья,
А город от крыс спасти готов
За тысячу гульденов вознагражденья".
"Как, тысячу? Мало! Сто тысяч на месте!" –
Вскричал бургомистр и советники вместе.

На улице флейтист стоит,
Чуть усмехается сперва,
Он знает – мирная флейта таит
Много дивного волшебства.
С мастером музыки схож на вид,
Губами он флейты берет наконечник;
Зеленые искры взор его мечет,
Будто солью посыпали пламя свечек.
Флейта трижды пронзительно заиграла,
И в ответ словно армия забормотала.
Бормотанья расширились, разрослися,
И на улицу с топотом вышли крысы:
Бурый род, черный род, жирный род, тощий род,
Крупный род, мелкий род, серый род, смуглый род,
Папы и мамы, деды и внучки,
Древние сидни, молодые пострелы,
Вожаки-хвостоносцы, усы-колючки,
Семьи по десятку, по дюжине целой,
Братья и сестры, жены, мужья
Шли за флейтистом, забывая себя.
С улицы флейтист идет на другую,
И крысы следуют за ним, танцуя;
Так он привел их на реку Везер,
Туда они бросились, там и остались,
Спаслась лишь одна, словно Юлий Цезарь,
Отважно переплыла теченье,
Затем чтобы (прозе и она предавалась)
В Крысландии описать свои впечатленья.
Вот они: "Со звуками флейты я стал ощущать,
Будто где-то пошли требуху вычищать,
Будто яблоки спелые кладут выжимать
И давильной доски скрипит рукоять;
Будто крышки на банке с копченьем нет,
Будто с разной едой распахнули буфет,
Будто с ворванью кто-то флягу открыл,
Кто-то с масляной бочки обруч сбил;
И я услышал чудесный глас,
Больше, чем в арфе, в нем было услады.
"Возрадуйтесь, крысы! – он звал. – Сейчас
Весь мир превратится в бакалейные склады.
Так чавкайте, ешьте, зубами хрустите,
Обеды и ужины, завтраки жрите",
И сахарную глыбу, вообразите,
Сияющую, как солнце в зените,
Увидел я вдруг впереди себя,
И она мне сказала: "Бери меня",
И средь Везера вдруг очутился я!"