Роберт Бернс - Стихотворения Поэмы Шотландские баллады

Есть пословица добрая в наших краях,
Я ее заучил назубок:
«Когда ты захочешь — тебе не дадут,
Если ты не хотел, когда мог!»

Забрел к нам однажды один весельчак,
Угодничать стал он и этак и так:
«Хозяйка, я — нищий, я — старый дурак!
Нельзя ли провесть у вас ночь?»
А ночь холодна, а бедняга промок;
У печки он теплый нашел уголок.
Согрелся, распелся он и под шумок
Поглаживать стал мою дочь.

«Клянусь! — он сказал. — Будь свободен я столь,
Как в час, когда выскользнул в эту юдоль,
О, сколь я бы рад был и благостен сколь!
И как бы жилось мне легко!»
Он стал наседать, а она уступать,
И не заприметила старая мать,
Что много успели уже нашептать
Друг дружке они на ушко.

И «О! — говорил он ей. — Будь ты черней,
Чем чепчик усопшей мамаши моей,
Тебя на закорки взваливши, ей-ей,
Ушел бы куда-нибудь прочь!»
И «О! — говорит она. — Будь я белей,
Чем снег, что лежит по утрам у дверей,
И то, нарядившись во все, что новей,
Ушла бы с тобою я в ночь!»

И был уговор меж двоих хитрецов —
Поднявшись тихонечко до петухов,
Ушли они, ловко задвинув засов,
Туда, где трава высока.
А поутру встала девчонкина мать,
Неспешно оделась и, кончив зевать,
В людскую направилась к слугам узнать
Насчет чудака-босяка.

Взглянула за печку, где гость ночевал,—
Остыла солома, а нищий пропал!
И стала кричать она: «Слуги! Скандал!
Да он не унес ли чего?!»
Те — сразу к ларцам, а она — к поставцам,
Но — богу хвала! — все лежит по местам.
Хозяйка сказала: «Позор нам и срам,
Мы зря обвинили его!

Чем странников божьих покражей корить,
Ступайте скотину поить и доить!
Не худо б, служанка, сходить разбудить
Мою ненаглядную дочь!»
Служанка стучится, глядит — вот те на!
Светелка пуста, и постель холодна.
«Хозяйка! — кричит она. — Видно, она
Ушла с побродягою прочь!»

«Скачите, кто скор, торопитесь, кто спор!
Сыщите, где прячутся дочка и вор!
Ее — на позор, а его — на костер,
Зловредного чужака!»
Кто мчится верхом, кто влачится пешком.
Пыль к небу столбом — настоящий содом!
Кричит на весь дом, повредившись умом,
Хозяйка, кляня босяка.

Покуда погоня неслась стороной,
Уютно укрывшись в долинке одной,
Веселая дочь и бродяга чудной
Сыр ели ломоть за ломтем.
Пришлась им по вкусу такая еда.
Он в вечной любви ей поклялся тогда.
Клялась и она, — мол, твоя навсегда
На свете и этом и том.

«О, если б мамаша увидела нас,
От злости она б окривела тотчас;
Теперь постучись к нам бродяга хоть раз —
Не пустят его на порог!»
«Моя дорогая, ты очень юна,
В дела попрошайства не посвящена,
А эта наука куда как трудна —
Ходить и просить вдоль дорог!»

«Я стану на паперти петь тропари
И резать из бука волчки-кубари,
Оно ведь не штука — хватай да бери!
А надобно клянчить с умом:
Хромать научусь я почище хромца,
Тряпицею черной стяну пол-лица,—
И всяк пожалеет хромого слепца.
А мы все прокутим потом!»

Разносчик стучит неучтиво,
Вопит он и входит в раж:
«Хозяйка, не пить тебе пива,
Коль деньги мои не отдашь!»

В подвал я его пригласила,
И дверь изнутри заперла,
Платила ему что есть силы,
Выкладывалась как могла.

Когда кредиторы — нахалы,
А денежек нет ни копья,
Хозяйки, идите в подвалы,
Рассчитывайтесь, как я.

Вот верное средство, красотки,
Поправить делишки свои,
Его я узнала от тетки —
Мудрейшей из нашей семьи.

Разносчик прижимист и жаден,
Но я-то — я тоже хитра,
И, право, он будет в накладе,
Когда завершится игра.

Пусть ходит — мне долг мой не страшен,
А ежели дверь заперта,
Пусть к леди он явится нашей —
И леди оплатит счета!

Отец мне на хозяйство дал
Лишь одного коня;
Я беден был, но сметкой бог
Не обделил меня:
К чему пустые закрома,
Амбары да подклети?
Наймусь-ка лучше к лорду в дом,
К его пригожей леди.

Я ей посланье написал,
Его я начал так:
«Сударыня, я в вас влюблен,
И то, что я бедняк,
И то, что я подчас живу,
Вздыхая об обеде,
Не помешает мне служить
Моей прекрасной леди».

И мне ответила она:
«Не скромничай, дружок,
Ты мог бы сам прийти ко мне
И все сказать бы мог;
Ты мог бы сам прийти ко мне,
Уверенный в победе,
Рога б наставить лорду мог
С его красивой леди».

Она деньгами мой кошель
Набила дополна,
И я впервые вкус узнал
Господского вина;
Но вот я перетрусил так,
Как никогда на свете:
Хозяин в спальню постучал,
Когда я был там с леди.

Она, впихнув меня под стул
И плед накинув свой,
Любезничала с ним, а я
Сидел едва живой;
Ушел он — я же, впопыхах,
Как был, в хозяйском пледе,
Удрал — и больше не видал
Мою красотку-леди!

Под праздник, под воскресный день,
Пред тем, как нá ночь лечь,
Хозяйка жарить принялась,
Варить, тушить и печь.

Стояла осень на дворе,
И ветер дул сырой.
Старик старухе говорит:
— Старуха, дверь закрой!

— Мне только дверь и закрывать,
Другого дела нет.
По мне — пускай она стоит
Открытой сотню лет!

Так без конца между собой
Вели супруги спор,
Пока старик не предложил
Старухе уговор:

— Давай, старуха, помолчим.
А кто откроет рот
И первый вымолвит словцо,
Тот двери и запрет!

Проходит час, за ним другой.
Хозяева молчат.
Давно в печи погас огонь.
В углу часы стучат.

Вот бьют часы двенадцать раз,
А дверь не заперта.
Два незнакомца входят в дом,
А в доме темнота.

— А ну-ка, — гости говорят,—
Кто в домике живет? —
Молчат старуха и старик,
Воды набрали в рот.

Ночные гости из печи
Берут по пирогу,
И потроха, и петуха,—
Хозяйка — ни гугу.

Нашли табак у старика.
— Хороший табачок! —
Из бочки выпили пивка.
Хозяева — молчок.

Все взяли гости, что могли,
И вышли за порог.
Идут двором и говорят:
— Сырой у них пирог!

А им вослед старуха: — Нет!
Пирог мой не сырой! —
Ей из угла старик в ответ:
— Старуха, дверь закрой!