Борис БЕССОНОВ (Пинчуков) - ХАЗАРЫ (Историческая поэма для устного чтения в трех частях )

И почему среди людей,
Распявших в эти дни Россию,
Что ни спаситель,—
То еврей, Что ни еврей,
То наш Мессия?

Откуда золота река?
На эти скользкие вопросы
Ответ один: расстрел в чека!
Расстреляны великороссы.

Расстреляны интеллигенты
И весь народ пошел под нож!
Их пули — вот их аргументы,
И в "Правде" набранная ложь!

А выгоден кому был Брест?
Неужто думаете — немцам?
Да на проливах этих крест
Был нужен всем!
Всем иноземцам!

И в этом гений Ильича.
Он был уверен в их поддержке
Хотя, конечно, сгоряча
И были мелкие издержки.

Сравните их Базельский план [7] Имеются в виду протоколы первого в мире всемирного конгресса сионистов в Базеле в 1897 году. С.Пен "Первый Всемирный конгресс сионистов в Базеле" (полный отчет), Одесса, 1898г дополненное переиздание этой книги в тoм же году в Санкт—Петербурге). Особенно интересны комментарии к этим документам св. Иоанна (Кронштадского), .канонизированного в 1990 г. Не следует путать с "Протоколами сионских мудрецов", фривольным литературным пересказом документов конгресса. Впервые изданы группой сионистов в Париже в 1899г, с целью мистифицировать истинные документы.
С тем, что сегодня получилось.
И Вы увидите обман,
И станет ясно, что случилось.

Зачем им нужен Геноцид?
Зачем убийства лучших Гоев?
И почему весь мир молчит,
Когда здесь льется столько крови?

Вам станет ясно, почему
Гнием мы с Вами в этих зонах?
Да!
Объяснение всему:
В их
Талмудических законах!

Я здесь сижу четвертый срок.
Три при царе. Один сейчас.
Такой нечаянный урок
Мне преподал рабочий класс.

Великий класс, класс гегемон,
Класс пролетарской диктатуры.
Авроры пушек грозный гром
В игру ввел новые фигуры,

Друзья, соратники в борьбе
В те дни мы были в упоеньи.
Из эмиграции к тебе
Слетелись все, великий Ленин.

Враги сильны как Голиаф,
Мы,-
Как Давид неустрашимы.
"Мятеж" эсеров и их крах —
Путь к достижению вершины.

Мы знали: выборы нам смерть!
Наш шанс — гражданская война!
Нам было некого жалеть
И нас устроила цена.

Пеняют красный нам террор,
Как преступленье. Геноцид!
Зато мы выиграли спор!
И взяли власть!
А Бог?
Простит.

Как жизнь казалась нам прекрасна
Средь дачной роскоши. В Крыму.
И вдруг все рухнуло. Ужасно!
Нас всех отправили в тюрьму!

Как это дико! Как нелепо!
Бьет по своим Иосиф Сталин!
Я выполнял приказы слепо
И перед партией кристален!

Друзья у Сталина от века:
Зиновьев, Каменев, Бухарин.
И нет надежней человека
У нашей партии, чем Сталин!

Еврей! Товарищ! Коммунист!
Всегда синонимами были.
А грязный русский шовинист
Имел один лишь путь —
К могиле.

Но вдруг! Призвал Ежова Сталин.
И стало все наоборот:
Зиновьев стал вдруг Апфельбаум,
Преступником стал Раппопорт.

Еврей вдруг стал космополитом,
А шовинист стал патриот!
Ежовым, палачем, бандитом
Был совершен переворот!

Эпштейна! Френкеля! Ягоду!
Какие это были люди!
В Державе делали погоду.
Ежов все наше дело губит!

Он вывел Сталина за стену
Железных, верных нам людей,
Вождем назвал шакал гиену
И сделал первым из вождей!

Но!
Слишком велика услуга.
Она опасней, чем вина.
И смертный приговор для друга
Ее в истории цена,

И утолит палач и Каин
К убийствам низменную страсть.
И не простит Ежову Сталин
Ему подаренную власть.

Но!
Как и бек хазар когда-то
И сам умрет в урочный час.
И снова слуги каганата
На пьедестал поднимут нас!

Видишь? Бархатная книга...
Тихо!
Все в ней мертвецы.
Пали первой жертвой
Ига
Рода Русского отцы.

Дети, матери их, жены
Казнены
Иль съел их Голод.
Сорок лет шли похороны.
Торжествует серп и молот.

Есть на Белом море остров.
Там кровинушка моя.
Слышал я,
Что там не просто
Трудовые лагеря.

Перековывают веру
У детей там и монахов
Иноверцы изуверы
Пулей, голодом и Страхом.

Слыщишь,
Как звенят их цепи?
На страницах книги кровь!
Это маленькие дети
В самой страшной из неволь!

Тихо!
Не спугни!
Их души
Копошатся между строк.
Помолюсь,
А ты послушай,—
Вдруг ответит мне
Сынок?

Я шел норд-ост. Была зима.
Монахов вез в трюмах на муки.
Охрана мучилась от скуки.
И был мой пароход — тюрьма.

Я помню, был тогда обед,
Когда узнав координаты,
Мой замполит, брюнет пархатый
Мне в сургуче подал пакет.

Я вскрыл пакет. Там был приказ:
При рандеву открыть кингстоны,
Попам устроить похороны.
Эсминец встречный снимет нас.

Я каюсь! Молод был, бездумен!
Как молодые все — жесток.
Я сам открыл кингстоны в трюме
И ледяной впустил поток.

Команда села на баркас,
А я, как пишется в романах,
Про долг последний капитанов,
По судну шел в последний раз,

Я ждал, что паника там будет,
Когда раздался крик: "Вода!
Мы тонем, братия, беда!
Спаси, Господь! Спасите, Люди!"

Вдруг чей-то голос скорбно, строго
Призвал к причастию монахов,
Послушников, седых экзархов
Во тьме железного острога.

За ним завел второй монах,
И третий подхватил тотчас,
И редкой силы трубный бас
Запел торжественно в трюмах...

За нас молились в смертный час
В трюмах от носа до кормы,
В храм превратившейся тюрьмы,
В последний раз. В последний раз!..

Осел у парохода нос,
А хор молился все за нас...
Когда садился я в баркас,
Не подал руку мне матрос
И был какой-то жуткий смысл,
В том, что почуяв смертный час,
Спасаясь с судна, сотни крыс,
За мной попрыгали в баркас...

Водой залило первый трюм.
И стали тише песнопенья.
Молили морякам спасенья,
Воды перекрывая шум.

Потом умолкли во втором.
Но выводили: — Аллилуйя! —
Чему-то радуясь, ликуя,
Монахи в трюме кормовом...

Потом умолкли и они!
И только чей-то голос детский
Звенел:— Святой заступник. Невский!
Воспрянь! И Русь оборо...

Тут, словно лопнула струна!
Для русских — эта память — свята!
Их оыло — тысяча два брата
И миля восемьсот до дна... [8] Эту исповедь автор записал в 1972 году во Владивостокской церкви на Океанском проспекте (снесена в 1975г. ) со слов бывшего капитана, пенсионера, каявшегося в своих грехах и пытавшегося их замолить. Аналогичный случай имел место в Белом море, где была затоплена баржа "Клара" с заключенными СЛОНа (Московские новости, 43, 23 октября 1988г.) С 1935 по 1954 год капитан отсидел за "разглашение" этой истории в системе ГУЛАГ по статье "за государственную измену".