Борис Поплавский - Сочинения

Мы ручей спросили чей ты
Я ничей
Я ручей огня и смерти
И ночей
А в ручье купались черти
Сто очей
Из ручья луна светила
Плыли льды
И весну рука схватила
Из воды
Та весна на ветке пела
Тра-ла-ла
Оглянуться не успела
Умерла
А за ней святое солнце
В воду в ад
Как влюблённый из оконца
За глаза
Но в ручей Христос ныряет
Рыба-кит
Бредень к небу поднимают
Рыбаки
Невод к небу поднимает
Нас с тобой
Там влюблённый обнимается
С весной
В нём луна поёт качаясь
Как оса
Солнце блещет возвращаясь
В небеса

Распускаются розы тумана
Голубые цветы на холме
И как дымы костров Авраама
Всходит фабрик дыханье к зиме

Спит бульвар под оранжевым светом
Розоватое солнце зашло
Сердце зло обожжённое летом
Утонувшее счастье нашло

Стынет воздух и медленно меркнет
Уж скользят ветровые ужи
На стене католической церкви
Курят трубки святые мужи

В этот час белый город точёный
Покидает мадонна одна
Слышен голос трубы золочёной
Из мотора где едет она

Сквозь туман молодому Розини
Машет ангел сердец молодых
Подхожу: в голубом лимузине
Вижу даму в мехах голубых

Но прозрачно запели цилиндры
Шины с рокотом взяли разбег
И с мадонной как мёртвый Макс Линдер
Полетел молодой человек

А кругом возмущались стихии
И лиловая пери гроза
Низвергала потоки лихие
Мы качались как стрекоза

Сон шофера хлестал по лицу и
Заметал бездорожье небес
(А на месяце синем гарцуя
Отдавал приказания бес)

Зеленели волшебные воды
Где айсберги стоят, короли
Океанские сны пароходы
Все в огнях, погружались вдали

Из воды возникали вулканы
Извергая малиновый дым
Алюминиевые великаны
Дирижабли ложились на льды

Буря звёзды носила в тумане
Что звенели как колокол губ
И спешили с кладбищ меломаны
Труп актёра и женщины труп

Петухи хохотали из мрака
Голоса утопающих дев
Прокажённые с крыши барака
Ядовитые руки воздев

И мадонна кричала от страха
Но напрасно: мы валимся, мы
Головой ударяем о плаху
О асфальтные стены тюрьмы

Мы в гробах одиночных и точных
Где бесцельно воркует дыханье
Мы в рубашках смирительных ночью
Перестукиваемся стихами

Перечисляю буквы я до ша
Немногие средь них инициалы
Бесцветны вечера и зори алы
Одна привыкла ты встречать душа

Сколь часто принимала не дыша
Ты взоров жён летящие кинжалы
Но что для тех мучительное жало
Кто смерти не боится бердыша

И ты как прежде нищая горда
Когда мечтаний светлая орда
Уничтожала скудные посевы

Но высохла кровавая бурда
Земля светла под снегом и тверда
Случайных ран давно закрыты зевы

Я вам пишу из голубого Симферополя,
Потому что теперь никогда не увижу.
Осыпаются листья картонных тополей
На аллеях сознанья изорванных книжек

Когда на фоне дребезжащей темноты
Зажгутся полисы бессмысленных видений,
Галлюцинации разинутые рты
Заулыбаются на каждом блике тени.

Всех найдете на осеннем тротуаре,
Только больше с каждым лишним годом.
Глаза голодные мечтой о самоваре
<���С> в нем опрокинутым дешевеньким комодом.

Копает землю остроносый год
Но червяки среди земли какие
Смотри собрались улицы в поход
Держа ружьё как черенок от кия

Смотрю как над рекою страх и млад
Обедают. Смотрю на лошадей
На чайную посуду площадей
Садится вечер как больной солдат

Оно неведомо чрез улицу летит
И перестало. Возвращаюсь к ночи
И целый день белесых бород клочья
Срезает небо и опять растит

На бульварах сонного Страстного
Улыбаюсь девушке публичной.
Все теперь я нахожу приличным,
Все избитое теперь остро и ново.

О весенний солнечный Кузнецкий,
Над твоей раскрашенной толпою
Я один, насмешливый и детский,
Зло смеюсь теперь моей весною.

Я живу без символов и стиля —
Ежегодный цикл стихов весенних.
Знаю все — от фар автомобиля
До задач о трубах и бассейнах.

Караваны гашиша в апартаменты принца
Приведет через сны подрисованный паж.
Здесь, в дыму голубом, хорошо у пекинца,
У него в золотых обезьянах палаш.

За окном горевал непоседливый вечер,
И на башне, в лесах, говорили часы,
Проходили фантомы, улыбались предтечи
Через дым на свету фонарей полосы.

У лохматого перса ассирийское имя,
Он готовит мне трубку, железный чубук,
Вот в Эдеме, наверно, такая теплыня,
Покрывает эмалью ангел крылышки рук.

Варит опий в дыму голубом притонер,
А под лампой смола, в переплете Бэкон.
Мне Ассис постелил из лоскутьев ковер.
Полоса фонарей через клетки окон.
Харьков, 1918

Вот прошло, навсегда я уехал на юг,
Застучал по пути безучастный вагон,
Там остался в соборе любимый амвон,
Там остался любимый единственный друг.

Мы ходили с тобой кокаиниться в церкви,
Улыбались икон расписные глаза,
Перед нами огни то горели, то меркли,
А, бывало, видений пройдет полоса.

Это было в Москве, где большие соборы,
Где в подвалах курильни гашиша и опия,
Где в виденьях моих мне кривили улыбки жестокие
Стоэтажных домов декадентские норы.

У настенных икон ты поставь по свече,
На амвоне моем обо мне говори.
Я уехал на юг, ты осталась в Москве.
Там теперь на бульварах горят фонари.

«Вы купите себе буколику, —
Мне сказал поваренок из рамки, —
Подзовите волшебника к столику,
Не пугайтесь его шарманки.

Закажите ему процессию,
Подберет на хрустящих дудках,
А на хрип, улыбнувшись невесело,
О попавших туда незабудках.

Закажите себе буколику,
Оживите постель пастушью,
Рассыпая гашиш по столику,
Поцелуйте ладони удушью».