Хорхе Борхес - Железная монета

Предисловие / Prólogo

Elegía del recuerdo imposible

Полковник Суарес / Coronel Suárez

Кошмар / La pesadilla

Канун / La víspera

Ключ из Ист-Лэнсинга / Una llave en East Lansing

Элегия о родине / Elegía de la patria

Hilario Ascasubi (1807–1875)

México

El Perú

A Manuel Mujica Láinez

El inquisidor

El conquistador

Герман Мелвилл / Herman Melville

El ingenuo

La luna

A Johannes Brahms

Конец / El fin

A mi padre

Удел Клинка / La suerte de la espada

Укор / El remordimiento

991 A. D.

Einar Tambarskelver

En Islandia el alba

Олав Магнус / Olaus Magnus (1490–1558)

Los ecos

Unas monedas

Génesis, 9, 13

Mateo, 27, 9

Un soldado de Oribe

Baruch Spinoza

Episodio del enemigo (1968)

За чтением «Ицзин» / Para una versión del I King

Ein Traum

Хуан Крисостомо Лафинур / Juan Crisóstomo Lafinur (1797–1824)

Гераклит / Heráclito

Клепсидра / La clepsidra

Удел другого / No eres los otros

Надпись / Signos

La moneda de hierro

Notas

Давно перешагнув за семьдесят лет, отпущенных человеку божественным Духом, даже самый бестолковый писатель начинает что-то понимать. Прежде всего, собственные границы. Он с умеренной надеждой осознает, за что ему стоит браться, а что — и это гораздо важней — для него заказано. Подобный, может быть, не слишком приятный вывод распространяется как на поколения, так и на отдельного человека. Я уверен, что время пиндарических од, трудоемких исторических романов и рифмованных прокламаций прошло; вместе с тем, я столь же чистосердечно верю, что беспредельные возможности протеи-ческого сонета или уитменовского верлибра по-прежнему не исчерпаны. И ровно так же уверен, что универсальная эстетика на все случаи жизни — не более чем пустая иллюзия, благодарный предмет полуночных кружковых бдений или источник беспрерывных самоослеплений и помех. Будь она единой, единым было бы и искусство. А это явно не так: мы одинаково радуемся Гюго и Вергилию, Браунингу и Суинберну, скандинавам и персам. Железная музыка саксов притягивает нас не меньше, чем зыбкие красоты символизма. Каждый, самый случайный и малозначительный сюжет требует своей эстетики. Каждое, самое нагруженное столетиями слово начинает новую страницу и диктует иное будущее.

Что до меня, то я осознаю, что следующая ниже разнородная книга, которую судьба день за днем дарила мне весь 1976 год в университетском запустении Ист-Лэнсинга и в моей, снова обретенной потом, родной стране, вряд ли будет намного лучше или намного хуже своих предшественниц. Это скромное предвидение по-своему развязывает мне руки. Я могу позволить себе некоторые прихоти, ведь судить меня все равно будут не по тому, что я здесь написал, а по довольно неопределенному, но достаточно точному образу, который обо мне составили.

Поэтому я могу перенести на бумагу темные слова, которые услышал во сне и назвать их "Ein Traum". Могу переписать и, вероятней всего, испортить сонет о Спинозе. Могу попытаться, сместив ритмические акценты, расшевелить классический испанский одиннадцатисложник. Могу, наконец, предаться культу предков и другому культу, озарившему мой закат: германским корням Англии и Исландии.

Не зря я родился в 1899 году: все мои привычки — из прошлого века и еще более давних времен, я всегда старался не забывать роды своих далеких и уже полустертых временем предшественников. Жанр предисловия терпим к признаниям, так вот: я безнадежный собеседник, но внимательный слушатель. Никогда не забуду разговоров с отцом, с Маседонио Фернандесом, Альфонсо Рейесом и Рафаэлем Кансиносом-Ассенсом. Знаю, что о политических материях мне высказываться неуместно, но, может быть, позволительно добавить, что я не верю в демократию, диковинное извращение статистики.

X. Л. Б. Буэнос-Айрес, 27 июля 1976 г.

Худит Мачадо