Нора Галь - Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография.

Кстати, так было и с фильмом, который снял в 1966 году молодой литовский режиссер. Роль принца он дал прелестному шестилетнему малышу. Но фильм разочаровал не только меня, многое там оказалось далековато от Сент-Экса - и зрители это сразу ощутили и даже писали об этом письма, горячо вступаясь за мысли, чувства и поэзию Экзюпери, за все, что стало нам дорого [45].

Ярко светит в нашей стране звезда Сент-Экса. Постоянно светит она и в моей судьбе. И еще раз мне вновь дано было счастье перевоплотить по-русски его высокие и человечные страницы - издательство «Прогресс» предложило мне для сборника «С Францией в сердце» (1973) заново перевести «Письмо заложнику».

До этого «Письмо» уже появлялось даже в двух русских переводах: в «Новом мире» (1962) и в однотомнике 1964 года [46]. Но и тут, как с «Планетой людей», я не могла отказаться. Большая радость - работать над тем, что нужно и дорого всем, от мала до велика. Быть может, мое понимание, мое видение и для других повернет уже знакомые и любимые образы еще какой-то новой гранью, придаст им какие-то новые краски, быть может, кое-где я найду новые, более верные слова.

Найти слова...

Как выразить средствами своего языка все оттенки мысли, чувства, всю поэзию подлинника, все передать, ничего не утратить? Сколь ни глубоко этим проникаешься, твоя задача - задача переводчика - непроста. Нельзя же механически, подряд взамен каждого французского слова подставить «такое же» русское! Тут нужна не буквальная точность, но верность духу, полнота сопереживания, - чтобы все до капли, не расплескав по дороге, донести до читателя.

Да, переводить то, что любишь, большая радость. Но это и трудно, подчас головоломно. Поделюсь хоть немногим.

В речи француза причастия, деепричастия, отглагольные существительные - естественны, легки, изящны, в русском языке, особенно в живой речи, тем более в устах ребенка - совсем не так. Русские слова обычно длиннее, у причастий сложные, не всегда благозвучные (шипящие!) суффиксы, длинные окончания. И диковато, неправдоподобно звучали бы они в чудесной, поэтической сказке, получалось бы сухо, казенно. Поэтому в переводе я часто перестраиваю фразу, больше прибегаю к самой живой и динамичной части русской речи - глаголу.

С другой стороны, в русском тексте не нужны и только загромождали бы фразу вспомогательные глаголы - их я, разумеется, опускаю, это одно из первых, необходимейших правил нашего перевода: русская проза становится более ясной, гибкой, прозрачной, интонация - более непосредственной и достоверной.

Все эти приемы довольно простые, да и не приемы, в сущности: за годы работы с этим сживаешься и работаешь, как дышишь. Но вот задача посложнее. По-французски la fleur женского рода. А по-русски - мужского! А сказать раньше времени «роза» нельзя, ведь принц довольно долго не знал имени своего цветка. И не сразу нашлись для начала сказки подходящие слова - неведомая гостья, красавица...

Когда «Маленький принц» печатался у нас впервые, вышел жаркий спор в редакции: Лис в сказке или Лиса - опять-таки, женский род или мужской? Кое-кто считал, что лисица в сказке - соперница Розы.

Здесь спор уже не об одном слове, не о фразе, но о понимании всего образа. Даже больше, в известной мере - о понимании всей сказки: ее интонация, окраска, глубинный внутренний смысл - все менялось от этой «мелочи». А я убеждена: биографическая справка о роли женщин в жизни Сент-Экзюпери понять сказку не помогает и к делу не относится. Уж не говорю о том, что по-французски le renard мужского рода. Главное, в сказке Лис - прежде всего друг. Роза - любовь, Лис - дружба, и верный друг Лис учит Маленького принца верности, учит всегда чувствовать себя в ответе за любимую и за всех близких и любимых.

В театре все это отлично, тончайшей паузой передает играющий Лиса артист [47]: - Ты в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе... за твою Розу.

И короткое молчание это означает: да, и за меня, за друга, которому тоже нелегка будет разлука с тобою. Тон отнюдь не соперницы. А главное, пусть соперница сколь угодно благородна и самоотверженна, - такое понимание упростило бы, сузило, обеднило философский и человеческий смысл сказки. Все это мне удалось доказать уже при первой публикации.

Но «Маленький принц» издается опять и опять - и каждый раз я что-то правлю, меняю, доделываю. Всё снова и снова тянет искать еще более верное слово, еще полней передать искренний, проникновенный голос писателя, шлифовать что-то малое, микроскопическое, для читателя, быть может, совсем незаметное.

Ибо, как говорит у Сент-Экса мудрый Лис, «нет в мире совершенства»... [48]

А сказка живет.

И всё новые поколения читают ее. И читают по-своему, по-новому. Открытием и отрадой моих последних лет стало новое прочтение «Маленького принца» талантливым коллективом его верных друзей и рыцарей - Театральной Студийной Мастерской под руководством Леонида Рыжего. Как сумел молодой режиссер прочесть наизусть знакомую сказку глубже, чем мы читали ее многие годы? Увидеть и ее скрытую очень «взрослую» философию? Наполнить ее биением сегодняшнего дня? Спектакль стал открытием для самых бывалых знатоков и поклонников Сент-Экзюпери. Не останавливаясь на внешнем слое, молодой режиссер помогает зрителям проникнуть в самую сердцевину мыслей и тревог замечательного французского писателя, который стал для нас поистине своим. И думается, еще многим и многим поколениям и в нашей стране будет светить звезда Сент-Экса.

*******

Статья написана к 75-летию со дня рождения Антуана де Сент-Экзюпери по заказу журнала «Oeuvres et opinions», где и опубликована в #198 (июль 1975 г.) на французском языке («Sous l'étoile de Saint-Ex»). В мае 1991 года, за два месяца до кончины, Нора Галь пересмотрела и дополнила статью.

Чем для нас, студентов, а потом аспирантов-западников 30-х годов, был до войны журнал «Интернациональная литература»? Пожалуй, чем-то вроде пещеры из «Тысячи и одной ночи», полной сказочных сокровищ. Мы открывали для себя другие миры. Никаких тебе «Цементов» и «Гидроцентралей», поэтических рефренов на манер «грохают краны у котлована». Пусть не всегда полностью, пусть в отрывках мы узнавали Кафку, Джойса и Дос Пассоса. Колдуэлл и Стейнбек, Генрих и Томас Манны, Брехт и Фейхтвангер, Жюль Ромэн, Мартен дю Гар и Мальро – вот какими встречами мы обязаны журналу. И не только для нас, в общем-то желторотых, – для всех читающих людей величайшим потрясением было открытие Хемингуэя.

Нет, конечно, в Интерлите не обошлось без пафоса насчет мировой революции, лозунговой примитивности «пролетарских писателей всех стран». Но оказалось – можно погрузиться в неведомые нам пути и перепутья человеческой судьбы, в глубочайшие глуби души. Мы и не подозревали, что в наше время можно ТАК писать.