Нора Галь - Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография.

И уж не было страшно, ни странно,
Что, смуглея, мелькнул у стены
Светлый лоб - зачарованным храмом
Небывалой и мудрой весны.

Очерк профиля тонок и странен
Под суровым окрыльем волос...
Мне открылось тогда: марсианин,
Сам собою не узнанный гость!

А лицо, утончаясь, слабело, -
И, прозрачный, - бросал сквозь ряды
Неестественно легкое тело
Воин мстительной Красной Звезды.

И виоловым вальсом качался
Гибкий голос вдоль бледной реки...
Залом правили нервные пальцы
И огромные мраком зрачки.

И от них, неземных и ужасных,
От печальных и мстительных глаз
Плыли, жаля и тихо кружа, сны -
И какой-то невнятный приказ.

Но уж знала, что дьявольский дар свой,
Сам не зная, проносит ко мне
Стройный сын непогасшего Марса
С легким телом в нелепом сукне.

Над самой высокой крышей
Еще не сгорел закат;
Темнеет его игры шелк,
А синий - сметен и смят...
Красней у последних вышек,
Лови голубой Москвы шаг -
И тихо усни у врат.

Я почему-то помню лагерь:
Прошла гроза, дышала свежесть,
И гордый красный ястреб флага
Расправил крылья, в ветре нежась.

У речки - песня: там - ребята,
А я - в палатке полотняной...
За полем сизо-полосатым
Закат зализывает раны.

Вечером, в час встреч, кино и сказок
Я пойду к реке одна. -
Там ребячьим изумленным глазом
Смотрит круглая луна.

Там, в тени замшелых старых башен,
Дремлет тихая зима...
Но и Кремль сегодня мне не страшен:
Старый выжил из ума, -

Пусть бормочет, словно дед на печке, -
Буду слушать и его, -
И глядеть, как бродят человечки
Над моей рекой Москвой.

Пусть бежит игрушечный вагончик
По звенящим струнам рельс -
Знаю: скоро ласковей и звонче
Мне споет в лесу Апрель;

За Сокольниками - ельник мелкий,
Сосны, старые, как мир...
Я же там знакома с каждой белкой, -
Только, знаешь, не с людьми!..

А пока - задумчив снежный вечер...
Мне - вечерний слушать сказ,
Чуть грустить о невозможной встрече -
И - немножко - помнить Вас.

Как всегда, трещали трамваи,
Задыхался авто гудок.
На углу толпа, надрываясь,
Осаждала серый ларек.

С постовым ругался извозчик.
Улыбнулась дама в мехах.
С высоты на мокрую площадь
Озиралось ВэЭсЭнХа...

Заскользил ногой у подъезда,
Подвернулся к шее ледок,
Дрогнул мир - и все перерезал
Глупо треснувший позвонок...

В саду пробегало низкое солнце,
Золотило тихий, тенистый мир,
Косилось в страницы: «Два веронца»,
Шекспир.

И чьи-то глаза искали в поэте:
Чт о надо помнить, и как - любить.
А воробьи лепетали, как дети,
И дети чирикали, как воробьи.

И молодая, но строгая кошка
(Снежная манишка, безупречный черный фрак)
С высоты забора презирала: «Не поймешь - как
Люди и собаки не могут жить без драк (ф-ф!)».

Столь сильного презренья вовсе не заслуживая,
Мальчик Марат и собака Бой
По саду нечто среднее плели, как кружево,
Между эстафетой и французской борьбой.

А в небе резвился, крылья распластав,
Серебром вычерчивая петлевые линии,
«Пума»: зверь: современный кентавр:
Азиатоскулый и дюралюминиевый.

И поверх сбегающих под горку крыш
Проносился ветер (крылья не готовь ему!) -
Туда, где голубела Затульская тишь
Водами, лесами, понизовьями.

А в саду, где солнца рыжие косицы
Озорью метнулись в зеленый мир, -
Тихо шевелит раскрытые страницы
Забытый в руке Шекспир.

С заката тучи проносились так,
Как будто ветер клочья поздних роз нес,
И небо было палево и грозно,
И не было спокойного листа.

А в комнате - в китайском фонаре,
Где три окна, где две стены - под ливнем, -
Родился спор, и вырос, и горел,
И песни улыбались и цвели в нем.

А рядом, близко - плавилось, текло
Стеной дождя, прозрачной и летящей,
Кипящее холодное стекло,
И громы перекатывались чаще.

И взор грозы был зорок и лилов.
Когда ж, звеня, резнули воздух рамы, -
В раздумьи проводил обрывки слов
Товарищ большеглазый и упрямый.

Ответ не дозвучал и для меня,
А может быть, никто и не ответил:
Огромный шар веселого огня
Вошел в окно - в беседу нашу - третьим.