Александр Кондратьев - Боги минувших времен: стихотворения

Забытых прадедов дубовый истукан,
Я родовой очаг не охраняю боле.
Давно уж красный кут покинув поневоле,
Я огород храню, сторожевой чурбан!..
Потомки мирные воинственных древлян
Не знают витязя, когда-то смело в поле
Их предков ведшего, Перуна властной волей,
К победам сладостным. Досель как будто пьян,
Едва лишь вспомню я пернатых стрел шипенье…
Мечей сверкание… кровь, бьющую из ран…
Чубы косматые… победный клик славян…
Меда пахучие… и твой напев, Баян!..
Теперь исчезло все. Всему удел — забвенье.
И вздох прошелестел, как ветра дуновенье.

Под зноем солнечным я вылинял, иссох;
Источен осами, червями, муравьями;
Гнию под ливнями и тлею под снегами;
На впадинах лица давно повырос мох…
Но жив и бодр мой дух, и взор досель не плох.
Как страж с дубинкою стою между грядами,
Следя, как враг ползет, таясь, под коноплями…
— Эй, хлопцы! Воровать не пробуйте горох!
Здесь караулю я, и вас прогнать сумею.
Бессонный часовой днем и в глухую ночь,
Я сохранил еще в руках былую мочь,
И так дубинкою тяжелою моею
Вам отработаю и спины я и шею,
Что с ревом, в ужасе, вы убежите прочь!

Два раза надо мной сгорал уже порог,
И третью хату вновь построили потомки.
И я лежу под ней. У пояса — обломки
Меча разбитого, и пса костяк у ног.
Мне в руки хладные дан меду полный рог.
Теперь он пуст давно. Вокруг меня потемки
И грусть всегдашняя. Порой мой вздох негромкий
Заслышат правнуки и, полные тревог,
Загадывать спешат: к добру тот вздох иль к худу?
Порой мне надоест лежать, и в сора груду
Я ночью выползу, а дети скажут: «Щур
За печкой возится»; а я близ углей буду
Сидеть задумчиво, по виду мал и бур,
Как крыса старая, семейный древний чур.

Мы души скорбные исчезнувших людей,
Чьи смолкли голоса, чьи очи отблестели,
Чьи кости желтые давно в земле истлели…
Мы — призраки иных, давно забытых дней.
Мы — рой рыдающих, мятущихся теней
Средь хлопьев воющей, крутящейся метели.
В немолкнущей тоске о прежнем теплом теле
Мы в ночь морозную скрипим из-под саней.
Мы — отлетевшие от вас во мрак и тьму
Сыны вам, может быть, не чуждых поколений.
Над трубами домов мы греемся в дыму,
К вам в окна просимся, стучимся робко в сени.
Вы нам не внемлете. И тщетно наши пени
Стремятся путь найти вам к сердцу и уму…

Последний у плетня растаял уж сугроб.
Весна спустилася в долины, где росли мы.
Заслыша зов ее, мы, жаждою томимы
И света и тепла, спешим покинуть гроб.
О, если навсегда нас оживить могло б
Весны дыхание! Для нас так тяжки зимы!
Одеты в белое, людским очам незримы,
Веночком из цветов украсив бледный лоб,
Летим в селения, где наша жизнь текла…
Все незнакомые, не родственные лица…
Прочь! Прочь от них! В леса! Там пахнет медуница,
Черемуха цветет, рябина зацвела.
Днем будем на ветвях качаться, а резвиться,
Плясать и петь — в полях, когда на небе мгла.

Мы – пращуры твои. Меж нас отец и дед
И прадед твой стоят, потомок наш беспечный.
Все зорко мы следим, как путь твой скоротечный,
Преуготованный, средь радостей и бед,
Свершаешь ты, идя, с надеждой… нам вослед.
Тот путь известен нам. Блюдя закон предвечный,
Едва родился ты, мы из щели запечной
Беззвучно выползли всем сонмом на совет
Таинственный, ничьим не зримый смертным глазом –
Судьбу твою решить и твой направить разум.
При свете трепетном пылающих лучин
Свершали мы суда полуночного чин,
С улыбкой грустною благословляя разом
Тебя на жизнь и смерть в юдоль земных кручин.

Пусть наши старики пытаются без нас
Решать и направлять судьбу новорожденных.
Собранье матерей, мы прав своих законных
Не станем уступать. Их воля не указ
Тем, кто их всех рождал, наказывал не раз,
Вскормил и вырастил… Средь нас, разноплеменных,
Есть единение — родильниц утомленных
Всегда мы облегчить готовы в муки час.
И долю мы даем дитяти… Ну и норов…
Обходится порой меж нами не без споров.
Но непреклонными нас люди не зовут.
Медовой кашею смягчить наш можно суд…
Решенье ж рожаниц сильнее приговоров
Щуров и пращуров, что те ни наплетут.

Мы живы до сих пор. Качая колыбель,
Зовут нас женщины. И мы на зов их нежный
Спешим прийти толпой послушной и прилежной,
Ребенка – усыпить, мать – отпустить в постель…
Вот унял Угомон [59] Угомон, Дрема, Зевота, а отчасти и Баюн — демоны сна, способствующие засыпанию. Крикливиы (криксы), куксы и плаксы — демоны, мучающие детей. крикливцев; как свирель
Над люлькою поет Баюн, и безмятежной
Дремотою объят, младенец в мир безбрежный
Видений унестись готов… Но неужель
Про мать за будем мы?! Нет! Ласково Зевота,
Склонившись, шепчет ей: «Уж спит твое дитя,
Сны подкрепят его; крылами шелестя,
Отгонят ими мух. Пусть и твои Забота
С Недолею [60] Недоля — лихая доля, спутник человека. уснут, тебя не тяготя.
Сырливицу [61] Сырливица — мелкий демон, способствующий промоканию детских пеленок. ж и крикс прогоним за ворота.

Вот покинул я царство теней,
Где над Летой я скорбно носился,
Вновь на свет я из мрака явился,
Снова вижу и слышу людей.

Так же медленно плещет волна,
Окружая эвбейские скалы,
Так же чайка над ними летала
И под солнцем белела она.

Аромат над землею летит.
Из цветов он струится волною,
И сиянием солнца облит,
Махаон промелькнул надо мною…

В твоих глазах две светлых точки есть,
В твоих глазах сверкают два луча,
Они хранят таинственную честь,
Грозя врагам, как острие меча…
Ужели я, ужель то буду я,
Кто выйдет в бой жестокий, как гроза?!
Сверкнут во тьме два светлых острия,
Мелькнет копье… кровавая струя…
И слез волна затмит твои глаза.