Эдгар По - Т. 1. Лирика Эдгара По в переводах русских поэтов

Все же гость был тем смешнее, чем ответ его точнее, —
И возвел я на злодея безмятежно ясный взор,
Поневоле размышляя, что за присказка такая,
Что за тайна роковая, что за притча, что за вздор,
Что за истина седая, или сказка, или вздор
В злобном карке: приговор!

Как во храме, — в фимиаме тайна реяла над нами,
И горящими очами он разжег во мне костер. —
И в огне воспоминаний я метался на диване:
Там, где каждый лоскут ткани, каждый выцветший узор
Помнит прошлые свиданья, каждый выцветший узор
Подкрепляет приговор.

Воздух в комнате все гуще, тьма безмолвья — все гнетущей,
Словно кто-то всемогущий длань тяжелую простер.
«Тварь, — вскричал я, — неужели нет предела на пределе
Мук, неслыханных доселе, нет забвения Линор?
Нет ни срока, ни похмелья тризне грусти о Линор?»
Каркнул Ворон: «Приговор!»

«Волхв! — я крикнул. — Прорицатель! Видно, Дьявол —
твой создатель!
Но, безжалостный Каратель, мне понятен твой укор.
Укрепи мое прозренье — или просто подозренье, —
Подтверди, что нет спасенья в царстве мертвенных озер, —
Ни на небе, ни в геенне, ни среди ночных озер!»
Каркнул Ворон: «Приговор!»

«Волхв! — я крикнул. — Прорицатель! Хоть сам Дьявол
твой создатель,
Но слыхал и ты, приятель, про божественный шатер.
Там, в раю, моя святая, там, в цветущих кущах рая. —
Неужели никогда я не увижу вновь Линор?
Никогда не повстречаю деву дивную — Линор?»
Каркнул Ворон: «Приговор!»

«Нечисть! — выдохнул я. — Нежить! Хватит душу мне
корежить!
За окошком стало брезжить — и проваливай во двор!
С беломраморного трона — прочь, в пучину Флегетона!
Одиночеством клейменный, не желаю слышать вздор!
Или в сердце мне вонзенный клюв не вынешь с этих пор?»
Каркнул Ворон: «Приговор!»

Там, где сел, где дверь во двор, — он все сидит,
державный Ворон,
Все сидит он, зол и черен, и горит зловещий взор.
И печальные виденья чертят в доме тени тленья,
Как сгоревшие поленья, выткав призрачный узор, —
Как бессильные моленья, выткав призрачный узор.
Нет спасенья — приговор!

Фантазию поэта разгадать
Трудней всего; невидному другими
Птенцу в гнезде назначено лежать…
Таинственное в стих я скрою имя.
Ищи к строкам поближе, о химере
Упомни и об амулете, думай
О всем, в сердцах таимом, и в размере
Еще ищи, в согласных легком шуме,
В предлоге, прилагательном, союзе
И в знаках препинания; отвагой
Исполнись: здесь не гордиев дан узел —
Значит, не должно пользоваться шпагой.
Слова, их три здесь, — их неуловимо
Тебе поэт произносил не раз —
Они прозрачнят стих, — душа любимой
Всегда сквозит в молчаньи милых глаз;
Синоним истины они, — скрывать
Я их в стихах задумал; гладко
Я стансы довожу к концу… Искать? —
О, тщетный труд: не разгадать загадки!

Фиалками пленительных очей,
Ярчайших, точно звезды Диоскуры,
На эти строки посмотри скорей:
Ты знала ли искусней трубадура?

Я имя скрыл твое средь этих строк;
Его ищи, в сплетенья слов вникая:
Оно — мой стяг, мой лавровый венок,
Мой талисман; твержу его всегда я.

В стихе значенья полон каждый знак.
Найти сам принцип здесь всего важнее.
Мой узел гордиев завязан так,
Чтоб не был нужен меч, клянусь тебе я.

Найти тут сможет взор прекрасный твой,
Сияющий нетленным, чистым светом,
Три слова, что составят имя той,
Чье превосходство ведомо поэтам.

Нет! Пусть, как Мендес Пинто, буквы лгут,
Дух истины скрыт в их глубинах свято.
Оставь решать загадку; тщетен труд:
Ее не разгадаешь никогда ты.

Фиалковым очам, затмившим Диоскуров,
Предназначаю я цепочку строк моих.
В ней имя нежное властительницы их,
Равно таясь от глаз профанов и авгуров,
Божественно царит. Его затерян след.
Ищи внимательно мой талисман заветный,
Прекрасный талисман, бесценный амулет,
Не пропусти в стихах и буквы неприметной, —
Не то напрасен труд, не то прервется нить,
Не в узел гордиев затянутая мною.
Не надобен здесь меч. Догадкою одною
Возможно, кружево разъяв, соединить
Три слова, что не раз любой бы счел своими,
Когда, о признанных поэтах говоря,
Поэт хотел назвать достойнейшее имя.
Верни ж его из тьмы, очами озаря.
Здесь все — твой вымысел, Фернандо Мендес Пинто.
Лишь буквы здесь не лгут. Но как же их найти?
Оставь бесплодный труд. К тем буквам нет пути.
Вовек, сокровище, не выйдешь из глубин ты.

Из всех, кому с тобой свиданье — утро,
Из всех, кому с тобой разлука — ночь,
Когда на небе вычеркнуто солнце
Священное — из всех, кто в горькой доле
Тебя благословляет ежечасно
За жизнь и за надежду, а преболе
Всего — за воскресенье схороненной
Глубоко веры в Правду и Гуманность;
Из всех, кому на богохульном ложе
Отчаяния смертного подняться
Дано при ласковых твоих словах:
«Да будет свет!» исполнившихся странно,
Словах, светящих в ангельских глазах;
Из всех, кто более всего обязан
Одной тебе, чья благодарность нынче
Ближе всего подходит к поклоненью,
Вернейшая, покорнейшего вспомни
И думай: тот, кто пишет эти строки,
Такие слабые, дрожит при мысли,
Что с ангельской душой он говорит.

Еще недавно автор этих строк,
В неодолимой гордости рассудком
Упрямо утверждая «силу слова»,
Говаривал, что ни единой мысли
Доступной человеку нет, пока
Мы знаком языка ее не свяжем:
И вот теперь — как бы ему в насмешку —
Два слова — два чужих двугласных звука
По-итальянски, — повторять бы только
Их ангелам, загрезившим по росам —
Светлиночкам в Гермонских косогорах
Жемчужисто пронизанных луной,
Подобных сокровенным думам, или
Лишь душам дум, божественным виденьям,
Быть может, выразимым только песней
На Лютне Израфеля (Серафима,
Которому Творцом дан дивный голос
Певучей всех!). А мне? — Увы, бессильно
Мое перо в моих руках дрожащих —
Невыразимо имя дорогое,
Тобой произнесенное, — ни мыслить,
Ни записать, ни даже только грезить
Не дано мне, затем, что перед этой
Мечтою недвижимой и прекрасной,
Раскрыв глаза огромные, стою
Как у ворот раскрытых прямо в грезу.
Направо, влево и вперед открылась
Поверх величественнейшей гробницы
Без края даль в пурпуровых туманах, —
Но весь простор в едином: ты одна .