Варлам Шаламов - Колымские тетради

Стихотворение написано в 1958 году в Москве и дорого мне тем, что выражает одну из моих главных тем.

Написано в 1958 году в Москве.

Стихотворение из «постколымских». Написано в 1958 году в Москве.

Написано в 1958 году в Москве.

Написано в 1958 году в Москве. Одна из моих заветных мыслей об искусстве и живой жизни, с ее непонятностью, случайностью, неповторимостью. Это стихотворение хвалили рецензенты за новую мысль, внесенную в русскую лирику. Но ни один из рецензентов не обмолвился о том, что «Лицо» — стихотворение насквозь инструментованное, посаженное на крепкие звуковые опоры. Критики подошли к «Лицу» как к прозе, в то время как «Лицо» — стихотворение.

Первоначально стихотворение называлось «Пушкинский вальс» и трактовало эту тему гораздо шире. Но какие-то причины технического порядка помешали мне закончить стихотворение так, как хотелось. Пришлось его закончить и переменить название.

«Пушкинский вальс» долго, не один год, лежал в моих бумагах, чтобы вот-вот вернуться к работе над ним. Сделать этого не пришлось. Пушкин — это долг каждого поэта. У меня есть и стихотворение «Пушкин», где я даю свою формулу Пушкина.

Написано в Москве, в 1958 году. Относится к «постколымским» стихам.

Написано в 1958 году, в г. Сухуми.

Написано в 1958 году в Москве.

Стихотворение написано в 1959 году в Москве. Одно из моих прозаических произведений.

Написано в 1959 году. Неоднократно переводилось. Для меня ценна только — «Запахом, который громче грома» — сближением, отыскиванием подобного в разных человеческих чувствах, а также скипидарным запахом вечернего леса. К Колыме отношения не имеет. Отражает пейзаж Калининской области, настроения, связанные с этим пейзажем, или пейзаж, связанный с тогдашним моим настроением, — для поэта это одно и тоже.

Написано в Москве в 1959 году по известному рассказу Герцена. Как и «Прямой наводкой» — чисто прозаическое произведение.

Написано в 1959 году. Из тех стихотворений, в которых я пытался наверстать упущенное, вспомнить и закрепить этот трехметровый зеленый лед в багровом свете северной вечерней зари, который видел столько раз, так часто, что и не подумал записать этот лед для памяти ума и чувства.

Написано в 1959 году в Москве. «Домашняя» философия. Я избегал пользоваться примерами такого рода, ибо для всех буквально формул — настоящих и возможных — был безграничный выбор северного, таежного, вовсе не экзотического материала, а быта, обыкновенной жизни, освещенной сильным солнцем поэзии. Я прочел где-то о смерти бирюзы и попробовал написать стихи.

Написано в 1959 году в Москве. Как и «Горная минута», относится к числу «постколымских» моих стихов.

Я берусь угадать в лирическом стихотворении любого русского поэта — от Пушкина до Фета, — какая строфа писалась первой. «Горная минута» написана ради первой строфы. Это привычная трактовка взаимозаменяемости родов искусства. «Горная минута» написана в 1959 году в Москве.

Я пробыл на Колыме с 1937 по 1953 год, а в Москву вернулся в конце 1956 года. С 1953 года по 1956 я писал день и ночь, и все написанное в это время — самое наиколымское, но уже раскрепощенное, когда самый тон стихов и их зашифровка способами искусства изменились в сторону большей смелости, большей нравственной обязательности, когда каждое новое стихотворение было не только исповедью, не только проповедью, но и гаданием, предсказанием. Этой цели я подчинил всю свою дальнейшую жизнь. В это время мне стало ясно, что без моих свидетельств время не обойдется. Полное бессилие Пастернака в этом отношении тоже было тяжелым примером. Пастернак, как и многие другие писатели, не совсем ясно представлял себе всю серьезность моего материала.

«Горная минута» — стихотворение о Колыме, но написанное позднее. Граница моих «Колымских тетрадей» — 1956 год. «Горная минута» относится к числу моих «постколымских» стихотворений (как и «Память», «Ода ковриге хлеба», «Горный водопад»), когда я вспоминал какую-то упущенную ранее важную сторону дела в колымской философии, какую-то значительную сторону нашей тогдашней жизни, о которой еще не заходила речь.

Написано в 1959 году уже после заболевания, уложившего меня в больницу. Нравилось В. М. Инбер за новизну.

Написано в 1959 году в Москве.

Написано в Москве в 1959 году.

Стихи написаны в 1959 году в Москве и назывались «Представление рукописи». Печатается по истинному тексту этою важною для меня стихотворения.

Это — одна из моих формул искусства. Я прочел «Дневник Дюгара» (Мартен дю Гар Роже. — И. Сиропинская.) и поразился его подходу к своей работе. Сбор материала — это отнюдь не писательский подход к делу. Не один Дюгар так делает, к сожалению.

«Записные книжки» Блока и его дневники — это другой жанр, чем сбор материала к роману, повести, рассказу. «Записные книжки» Блока не могут мешать поэту работать над стихами. Стихотворение написано в 1960 г.

Описан момент прибытия парохода в 1937 году из Владивостока, во всей типичности тогдашних ощущений, предзнаменований и заглядывания в будущее. По своей уплотненности, тонкости иносказаний — одно из лучших моих стихотворений Написано в Москве в 1960 году.

К этому времени выяснилось, что, пока я не пишу каких-то вещей, не отделаюсь от каких-то воспоминаний, — мне не уйти от самого себя и от своей главной тематики.

Написано в 1960 году в Москве.

Написано в 1960 году в Москве.

Стихотворение написано в Москве в 1960 году. Вологда — мой родной город. Я провел там детство и юность, там встретил революцию десяти лет от роду. Вологда — особый город России. Это город, где столетиями, многими поколениями «отстаивалась» в царское время политическая ссылка; каждый известный политический ссыльный в разное время побывал в Вологде — от Лаврова и Лопатина до Савинкова, Луначарского и Марии Ульяновой. Нравственный климат города был особым. Моральный уровень — высоким. Культурные требования и вкусы — не ниже уровня двух столиц.

Островский посылает в «Лесе» Несчастливцева из Керчи в Вологду. Именно потому, что Вологда в театральном и общекультурном смысле никогда глушью не была, а была вершиной, пиком, по которому могла бы равняться Россия. Вологда — город со стойкими традициями освободительного движения — имела несколько ипостасей, несколько сторон своей жизни и своей истории. Одна сторона — это Вологда церквей, Вологда старинных храмов, город, где Иван Грозный выстроил старинный собор и сам присутствовал при освящении храма. Собор, где трубы ангелов, зовущих на Страшный Суд, запомнятся каждому, кто эти ангельские трубы видел, стоит и сейчас в центре города. Мне показывали кирпич, выпавший из пальца ноги ангела во время богослужения в присутствии Ивана Грозного. Камень из ангельской ноги, по преданию, раздробил большой палец ноги у царя. Иван Грозный в бешенстве уехал, вняв ангельскому предупреждению, и Вологда не стала столицей России. Столицей стала Москва. Для меня не было сомнения, что все именно так и происходило. С Вологдой исторической, храмовой уживалась Вологда неяркой северной природы, Вологда кружевная, деревянная, со старым бытом. И была еще третья Вологда, тяготеющая к обеим столицам, а через эти столицы — к Западу, к миру. Вологда освободительного движения сосуществовала с первыми двумя Вологдами — не противоречащая им, ибо главное для третьей Вологды определялось Европой, Западом, столицами, в худшем случае. Интересы этой третьей Вологды, кодекс ее морали меньше всего был связан с русской стариной, с северной географией. Вот к этой третьей Вологде я и принадлежу. Я небольшой знаток церквей и церковной истории, никогда не бывал ни в Прилуцком, ни в Кирилло-Белозерском монастырях. Но зато я знаю по имени и отчеству всех деятелей освободительного движения России.