Игорь Северянин - Том 2. Поэзоантракт

— Живи! — он воскликнул; и тотчас
Поднялся из гроба поэт;
Он был — весь восторг вдохновенья,
Он был — весь величье и свет!

Он принял от ангела лиру
И молвил, отбросив аккорд,
Земною кончиною счастлив,
Загробным рождением горд:

— О, люди друг другу не верят…
Но лгать им не станет мертвец:
Я песней тебя короную,
И ты — мой наследник, певец!..

Когда же расплылось виденье, —
Как жизнь, неразгаданный гроб
Хранил в себе прах, еще юный,
И ждал его червь-землекоп.

От чар пробужденная лавра
Не знала, — то чудо иль сон?…
То знал коронованный песней,
Но тайну не вытаит он.

Бряцала ли лира в соборе,
Спускался ль заоблачный мир,
И кто был преемник поэта —
Пророк или просто факир?…

Я шел крещенским лесом,
Сквозистым и немым,
Мучительной и смутной
Тревогою томим,
Ночь зимняя дышала
Морозно на меня,
Луна лучи бросала
Холодного огня.

Таинственностью леса
И ночи тьмой смущен,
Я шел, и мне казалось,
Что кем-то окружен —
Холодным, как дорога,
Нездешним, словно Бог,
Неясным, как тревога,
Но кем, — я знать не мог.

Деревья заредели
И вышел в поле я;
А там, вдали, мерцали
Уж огоньки жилья.
Загадочной тревогой
Все более томим,
На лес я обернулся,
Завороженный им:

На ели-исполины
Луна, бросая свет,
Второй Екатерины
Чертила силуэт.
Казалось мне: три ели
Как в сказочном кругу,
Царицу воплощали
В сверкающем снегу.

Казалось, три вершины
В слиянии своем —
Глава Екатерины
Под белым париком.
Ветвей же пирамида
Подсказывала мне,
Что в мантии царица
Предстала при луне.

Красивой головою
Она качала вновь:
Знать, ветром колебались
Вершины их стволов.
Прорезали мгновенно
Мне мысли мозг, как бич,
И мог я вдохновенно
Виденья смысл постичь:

Царицы привиденье
Над лесом, в тихом сне,
Всей жизни измененье
Вещало молча мне.
Я вспомнил, что в сияньи
Порфиры золотой
Она не мало блага
Вершила над страной;

И вспомнил я преданье,
Что этим же путем
Из города, при море,
Рожденного Петром,
Она езжала часто
До шведского дворца,
Доставшегося смертью
Последнего борца:

Что ею на дороге
Поставлены везде
Внушительные боги
В чугунной красоте;
Что эти истуканы,
Признательные ей
За их созданье, призрак
Являют для очей.

И мысли, как зарницы,
Сверкали в голове
Пред призраком царицы
В морозной синеве.
И как все изменилось
Под царственным венцом,
Так мне теперь казалось —
И в бытии моем

Произойдет по воле
Великой из цариц…
И я на снежном поле
Упал пред нею ниц.

Вам, чьи прекрасные уроки
В душе запечатлели след,
Вам посвящает эти строки
Вас понимающий поэт.
В них не таится смысл глубокий
И мысли в них великой нет,
Но в них надежна вера в свет —
Кипучей молодости соки.
Примите ж, друг мой дорогой,
Этюд, подсказанный душой —
Дитя минуты вдохновенья,
Безвестный автор просит Вас
Мольбой своих печальных глаз
Не похвалы, а снисхожденья.

От подводных ключей незамерзшая,
  Речка льется, поспешная синяя;
Лишь природа, зимою обмершая,
  Заколдована в снежном унынии.
Оголились деревья кудрявые,
  Притаились за речкой застенчиво —
Словно витязь, увенчанный славою,
  Вдруг развенчан судьбою изменчивой.
Солнце, пылкое в летние месяцы,
  Утомилося жизнью палящею,
Бредом солнцу минувшее грезится,
  И отрадно ему настоящее.
Часто люди, безделицей каждою
  Увлекаясь, палятся порывами
И, упившись мучительной жаждою,
  Отдыхают мечтами счастливыми.

Я иду и ищу по наитию
  В лабиринте лесном указания;
А тропа ариадниной нитию
  Сокращает пути расстояния.
Много символов мира далекого:
  Духа доброго, Зла инфузорию,
Вплоть до Бога, Собою высокого, —
  Мог найти в сосен, елок узоре я.
Вот я вижу лицо Мефистофеля —
  Два рожка и бородка козлиная;
Рядом с ним выплывают два профиля —
  Чертенята с улыбкой змеиною.
Отстрани от меня нечестивого,
  От соблазна избавив угарного;
Силой разума, злого и льстивого,
  Да не сделают мне зла коварного.
Вот три ели слились в одной линии
  И одною мерешатся издали.
Что за символ над снежной пустынею,
  Да и место рожденья их чисто ли?
Преклонись, духом смысл прозревающий
  Откровенья Творца всеединого:
Этот символ, тебя поражающий, —
  Знак святой Божества триединого.

Вечер мягко вздохнул и приветливо
  Убаюкивал лес засыпающий;
Ветерок обнимался кокетливо
  С липой, днями былыми мечтающей.
Снег кружился воздушными грезами,
  Как они, рассыпаяся в воздухе,
Или плакал, растаявший слезами,
  Как о силах, накопленных в роздыхе.
Сколько грусти в момент усыпления
  В зимний вечер в деревьях мертвеющих —
Словно тысячи душ в угнетении
  Здесь собрались, о рае жалеющих!
Ветерок напевает мелодии,
  От которых душа разрывается.
Это — песенки смерти пародии;
  Кто-то с кем-то надолго прощается…

Заблестит солнце яркое, вешнее,
  Разукрасятся ветви одеждою,
И пробудится — силой нездешнею —
  Вновь природа горячей надеждою.
Забурлят воды радостным говором,
  Пробужденные царственным голосом;
Разогретые солнечным поваром,
  Вновь поля разукрасятся колосом.
Птица станет слетаться за птицею
  Из-за синего моря свободного…
Как отрадно весною-царицею
  Грезить в царстве Мороза холодного!

Так и мы, как природа уснувшая
  В пору зимнюю — в смерти мгновение:
Нас не манит земное минувшее
  И бодрит светлый луч возрождения.
О, не плачьте, друзья безутешные:
  Мы ведь живы душою бессмертною —
Нашей мыслью последней безгрешною,
  Наших близких молитвой усердною.

Это было в самом деле,
Или только показалось?
Над рекой мы ночь сидели,
Но ни слова не сказалось.
Где — не помню, как — загадка,
Повстречались мы любовно…
Сонно фыркала лошадка,
Отведенная за бревна.
Кто-то пел под арфы гутор.
Кто-то что-то мне ответил…
Спал в бреду вишневый хутор,
Как слиянье наше, светел.
Думал я, сгибая прутик:
«Точно радость, ты короток…»
И на нас смотревший лютик
Был, как чувства наши, кроток.
И хотелось, и желалось
Без конца истомы в теле…
Это только мне казалось,
Или было в самом деле?