Игорь Северянин - Том 3. Менестрель. Поэмы

И страсть бессмертным зажжена огнем.

Тебя провожать, чтобы встретить потом,
С тобою расстаться, чтоб свидеться вновь,
Чтоб в этой разлуке загрезиться сном,

Чтоб в этой разлуке грузиться в любовь.
И чувствовать то, чего нет при тебе…
Когда мы вдвоем, стынет сердце и кровь,

Но если мы врозь, каждый в тайной алчбе.

По долгу кайтселита я с ружьем
До четырех утра брожу вдоль хижин,
Расползшихся чудовищным ужом.

Не тронь меня, кто кем-нибудь обижен:
Чем помогу? — ружье мое без пуль,
И вид его угрозный неподвижен.

Убийцу даже — я убить смогу ль?…

Я несомненно скверный патриот,
Но я могу не радоваться бою
У петербургских западных ворот:

Быть может, жизнь несет тот бой с собою,
А значит — и искусство, и — любовь.
В нем чувствуется что-то голубое.

А в голубом всегда сияет новь.

Деревня спит. Оснеженные крыши —
Развернутые флаги перемирья.
Все тихо так, что быть не может тише.

В сухих кустах рисуется сатирья
Угрозья голова. Блестят полозья
Вверх перевернутых саней. В надмирье

Летит душа. Исполнен ум безгрезья.

Вид поля печальный и голый.
Вид леса уныло-нагой.
На крыше одной — белый голубь,
И карий — на крыше другой.

И море, — и то как-то наго
У гор оголенных грустит.
И суша, и воздух, и влага —
Все грусть и унынье таит.

В ней тихо бродила душа.
Она была так хороша.

Душа хороша как она:
Пригожа, светла и нежна.

И не было места средь дня,
Чтоб ей не хотелось меня.

И не было суток в году,
Чтоб мог я помыслить: «не жду…»

Она приходила ко мне
И тихая, и в тишине.

Когда приходила она,
Тишала при ней тишина,

И жизнь была так хороша:
В ней тихо бродила душа.

Если вы встретите женщину тихую,
Точно идущую в шорохах сна,
С сердцем простым и с душою великою,
  Знайте, что это — она!

Если вы встретите женщину чудную,
Женщину, чуткую, точно струна,
Чисто живущую жизнь свою трудную,
  Знайте, что это — она!

Если увидите вы под запискою
Имя прекрасней, чем жизнь и весна,
Знайте, что женщина эта — мне близкая,
  Знайте, что это — она!

Изысканна, как жительница Вены,
В венгерке дамской, в платье bleugendarme,
Испрыскав на себя флакон вервэны,
Идет она, — и в ней особый шарм.

К ней цужат золотые караваны
Поклонников с издельями всех фирм…
Лишь донжуаны, чьи карманы рваны,
Берут ее глазами из-за ширм…

Изящница, очаровалка, венка,
Пред кем и герцогиня — деревенка,
В ней что-то есть особое совсем!

Изысканка, утонченка, гурманка,
С весталковой душой эротоманка, —
Как у нее выходит: «Жду вас в семь…»!

Люблю лимонное с лиловым:
Сирень средь лютиков люблю.
Лимон фиалками томлю.
Пою луну весенним словом:
Лиловым, лучезарным, новым!
Луна — подобно кораблю…
Люблю лиловое с лимонным:
Люблю средь лютиков сирень.
Мне так любовно быть влюбленным
И в ночь, и в утро, в вечер, в день,
И в полусвет, и в полутень,
Быть вечно жизнью восхищенным,
Любить лиловое с лимонным…

Далеко-далеко, там за скалами сизыми,
Где веет пустынями неверный сирокко,
Сменяясь цветочными и грезными бризами,
    Далёко-далёко,

Ильферна, бесплотная царица востока,
Ласкает взор путника восходными ризами,
Слух арфой, вкус — негой бананного сока…

Потом испаряется, опутав капризами
Случайного странника, и он одиноко
Тоскует над брошенными ею ирисами, —
    Далёко-далёко!

Я помню весеннее пенье весла,
За взлетом блестящим паденье весла.

Я помню, как с весел струился рой брызг.
В руке твоей твердо движенье весла.

Когда ты гребла, в сердце стих возникал:
Он зачат, сдается, в биеньи весла.

Когда ты гребла, музыкально гребла,
Не брызги текли, — упоенье с весла.

И вся ты в полете была золотом, —
Так златно твое окрыленье весла!

Ты так ясна и, вместе с тем, туманна.
Ты так верна и, вместе с тем, обманна.
  И нет к тебе дорог.

Уста чисты, — слов грешных ими хочешь.
Рыдая, ты отчаянно хохочешь.
  Развратный облик строг.

Тебя не взять, пока ты не отдашься.
Тебя не брать — безбрачью ты предашься.
  Как поступить с тобой?

Ты так горда и так несамолюбна.
Ты — без следа, но в мире златотрубна,
  К тебе влекусь с мольбой.

Я шел по берегу реки
Тропинкой в центре склона.
Ромашки — точно мотыльки,
И все вокруг зелено.

На повороте, на крутом,
Как будто из Жюль Верна,
Возникла в уровень с кустом
Хорошенькая серна.

И этой встречею врасплох
Захвачены мы стали,
Из губ ее метнулся вздох —
Испуга ли? — печали?

Спустя мгновенье, — как стрела,
Она неслась обратно.
Ужель душа моя была
И серне непонятна?…

Не ваша ли веранда, Лина,
Где розовеет lieberlong,
Закутанная вся сиренью,
Мне навевает настроенье —
Цитировать из «Ванделина»,
Сзывая слушателей в гонг?

Внемли, тенистая веранда,
Душисто красочным стихам,
Поэме истинной и чистой.
Пусть некий голос соловьистый,
Который нежно любит Сканда,
Звучит с тебя по вечерам.

От тоски ты готова повеситься,
Отравиться иль выстрелить в рот.
Подожди три оснеженных месяца, —
И закрутит весна хоровод.

Будут петь соловьи о черемухе,
И черемуха — о соловьях.
Дай-то бог револьверу дать промахи
И веревке рассыпаться в прах.