Игорь Северянин - Том 4. Классические розы

Попадает за вандышем вандыш
Мне в глаза, в переносье и в рот…
Наконец, невзначай, и свой ландыш
Целишь в сердце мое, бросив плот…

И летишь, исчезая в оплете,
Лукоморьем, срывая цветки,
Ах, твои ноготки в позолоте —
Эти розовые ноготки!

Я догнал бы тебя в галиоте,
Но его погружают… снетки!..

Взыскатель полного безлюдья,
Обрел я озеро в лесу.
В храм смоляного изумрудья
Свою любовь перенесу.

Ты, Ульястэ, в миниатюре
Всю жизнь мне снящийся Байкал:
Не те же ль вспыльчивые бури?
Не тот же ль вид лесистых скал?

На берегах твоих смолистых
И над прозрачной глубиной
Роится столько чувств пречистых
Моей тридцать шестой весной.

Баюкающая ли сизость,
Оторванность ли от людей,
Поющая ли в сердце близость
Подруги найденной моей,

Но только в храме смольных игол
И струйчатого ветерка
Байкальчатого озерка
Я чувствую, как зреет книга.

На берегу прозрачного Ульястэ,
Вдалеке от шума и гама,
Где взор не оскверняют улицы,
Среди леса, как зеленого храма,
Я служу тебе, моя Единая,
Любви и преданности молебен,
И мной, кем спета песнь лебединая,
Не утрачен тон, который хвалебен,
Мне хочется сказать тебе, моя девочка,
Что любовь моя не знает изменений,
Что и на заутрени жизни, и на всенощной
Я люблю тебя, как умеет любить только гений!

Над озером полянка,
Полянка шустрой белки.
Там фея и вакханка
Затеяли горелки.

Строга, надземна фея,
Вакханка — как чертенок.
И ветерок, арфея
Над озером, так звонок.

Вокруг полянки — сосны,
Под соснами прохлада,
А в ней спесиво-косны,
Как бы из шоколада,

Грибы, что ледовыми
Зовутся знатоками,
И над полянкой — имя
Поэта, точно знамя!..

Мы сбирали с утра землянику,
Землянику сбирали с утра.
Не устану, не брошу, не кину
Находить этот сладкий коралл,

Потому что он живо напомнил, —
Ну скажи, что напомнил он мне?
Отдаюсь упоительным волнам,
И рассудок от них потемнел…

Дай свои земляничные губы:
Я водой из ключа вкус их смыл.
Сколько ягод скопилось в тот угол, —
В тех кустах еще не были мы…

Отденело. И солнце — на убыль.
День коварно одно раздвоил…
Пью твои земляничные губы,
Земляничные губы твои!

Я — как во сне. В стране косноязычной
В глухом лесу, в избушке, в тишине
Для всех чужой, далекий, необычный,
  Я — как во сне.

И кажется порой невольно мне,
Что умер я, что голос жизни зычный
Не слышен мне в могильной глубине.

Я стыну весь в привычке непривычной —
Всегда молчать в чужой мне стороне,
И, чувствуя, что я для всех отличный,
  Я — как во сне.

Проходят дни. В глухом уединенье,
Полузабытый, гасну я в тени…
И вот, хрипя, как ржавой цепи звенья,
  Проходят дни.

О, дорогая! мы с тобой одни,
И в этом тоже скрыто упоенье,
Но все-таки трибуну мне верни…

Ты слышишь ли в груди моей биенье?
И блеск, и шум — художнику сродни…
Трибуны нет. И в тяжком раздвоенье
  Проходят дни.

На пять-шесть дней, не больше, зачастую
Меня влечет в толпу людских теней,
И хочется мне в эту людь густую
  На пять-шесть дней…

Что может быть убоже и бедней,
Чем эта людь! О, как я в ней тоскую,
И как всегда безлюдье мне родней!

Но иногда, когда я холостую
Привычку вспомню: быть среди людей,
Я вдруг отчаянно запротестую
  На пять-шесть дней…

Дай руку мне: мне как-то странно-вяло…
Мне призрачно… Я точно весь в луне…
Чтоб грудь моя бодрее задышала,
  Дай руку мне.

О завтрашнем мне странно думать дне,
О настоящем думаю я мало…
Хоть что-нибудь напомни о весне,

Восстанови мотив ее хорала
И, намекнув, что нам наедине
С тобой одной весны недоставало,
  Дай руку мне.

Быть может — «да», и также «нет» — быть может,
Что нам нужны порою города,
Где все нас раздражает и тревожит, —
  Быть может — да.

Конечно, это только иногда,
И большей частью город сердце гложет…
Там даже рек вода — как не вода…

Одна природа нас с тобой обожит —
Источник наслажденья и труда.
Не правда ли, что город всех убожит?
  Быть может — да…

Ее уста сближаются с моими
В тени от барбарисного куста
И делают все чувства молодыми
  Ее уста.

И снова жизнь прекрасна и проста,
И вновь о солнечном томится Крыме
С ума сводящая меня мечта!

Обрадованный, повторяю имя
Благоуханное, как красота,
И поцелуями томлю своими
  Ее уста…

Они еще живут, кто вырос на мечтаньях,
На старых классиках, прославивших уют
Усадеб родовых, — в своих очарованьях
  Они еще живут…

Столетиям вражды не затемнить минут
Счастливой юности в классических свиданьях,
Когда цветет сирень, и соловьи поют…

И пусть народный шквал в оправданных метаньях
Над ними учинил без оправданья суд,
И пусть их больше нет, — в моих воспоминаньях
  Они еще живут.

Знакомы с детства мне великие созданья
Земных художников в надземном звездном сне
И вы, гуманные, высокие заданья,
  Знакомы мне…

И таинство лесов, утопленных в луне,
И просветленных вод осенних трепетанье,
И брат мой соловей, поющий о весне…

Знаком и ты, восторг любовного свиданья,
И, как финал, всегда печаль наедине…
Очаровательные разочарованья
  Знакомы мне…

В мой юбилей все девушки и дамы,
Кем я любим (что может быть светлей!),
Подумают: «Наш Игорь, этот самый…»
  В мой юбилей!

На людных улицах, среди аллей
Безлиственных, ход повоенной драмы
Забыв на миг, зардеются алей…

И посетят с молитвой Божьи храмы,
И захотят восторг уснувших дней
Вложить в приветственные телеграммы
  В мой юбилей!