Александра Паркау - Огонь неугасимый

Лесные дорожки, раздолье дремучее,
Поляны и нивы со всходами хлеба,
Играющий ветер над горною кручею
И небо влекущее, вечное небо…

Вливается в легкие воздух живительный,
Пьянящей струей забирается в груди,
Но сами себя безнадежно и длительно
К камням привязали бескрылые люди.

И терпят насилье, и терпят лишения,
Трусливо держась за давящие крыши,
Быть может весь мир накануне крушения,
А стены растут безудержней и выше.

Растут и теснят, обступают темницами,
Жизнь блекнет и гаснет, хиреет, мельчает…
И вешнее небо с далекими птицами
Безумье земли с высоты созерцает.

Длинной лентой идут со свечами
Прихожане из людных церквей,
Язычками колеблется пламя
Среди вербных весенних ветвей.

Мчится ветер одеждой шуршащий,
Носит искры, шумит и поет,
Не удастся мне свечки горящей
Донести до железных ворот.

Загадала я нынче желанье…
Тихой радости ветер не тронь:
От ненастья, неверья, страданья
Дай укрыть заповедный огонь.

Мою душу Ты, Господи, веси,
Ее грезы любовно чисты…
Гаснут звезды идущих процессий.
Гуще полог ночной темноты.

На любовь не кладешь Ты запрета,
Не караешь молитвы вдвоем…
Освяти дни грядущего лета
Перед светлым Твоим алтарем.

Пламя жутко, причудливо вьется
И пушинки на вербе дрожат…
Чей-то шаг за спиной раздается
И зовет оглянуться назад.

Это ветер следы заметает,
Над огнем розовеет ладонь,
Кто-то тихо меня окликает…
Замирает, трепещет огонь.

Чья-то тень впереди забежала,
Ветер вырвался, взвыл, закружил.
Это ты, ты о ком я гадала,
Это ты мой огонь погасил!

К одежде мягко льнул густой и влажный воздух,
Туман, клубясь светлел, как розовый опал,
Рассвет уже гасил серебряные звезды
И берег сказочный в тумане выступал.

У ног неслась река, играя жидкой сталью,
Плясали искорки в мелькающих струях,
И полускрытые прозрачною вуалью,
Гремели катера на ржавых якорях.

Над крышами домов в цветных спиралях дыма
Румяных облаков бледнела полоса,
И в утренних лучах суда проплыли мимо,
Широко по ветру раскинув паруса.

Проплыли медленно, бесшумно и печально.
Как тени прошлого, как призраки зари,
Скользнули по волнам и скрылись не причалив,
Развенчанных эпох опальные цари.

Быстрей и радостней дробились солнца пятна,
Но Господи, скажи, что делать с сердцем нам,
Когда оно грустит с упрямством непонятным,
Тоскуя по давно ушедшим временам?

И помнит все дары и числит все потери,
Все мачты сбитые погибших кораблей…
В железо и огонь безрадостно поверив,
Машины у машин, мы крошим бремя дней.

Машины у машин в рабочих буднях серых…
Где вольный ветер бурь ликующий в снастях,
Гонявший по морям победные галеры,
И певший викингам в пурпуровых ладьях?

Горит веселый день, щебещут громко птицы,
Сапфировых небес раскинулся шатер,
И с визгом, грохотом и воплем лихо мчится,
Шипя и фыркая, бензиновый мотор.

Судьба сторожит за дверью,
Мы все у судьбы во власти…
В Нормандии есть поверье,
Как в дверь не впустить несчастье,

Так мудрость гласит былая:
Мы все себе варим пищу, —
Весь день, в очаге пылая,
Огонь веселит жилище.

Он вечером в мгле ненастной
Прижмется к углям, алея,
Не дайте огню погаснуть,
Пускай он под пеплом тлеет.

Зальют лучи солнца пашни,
Мы горкой дрова положим,
Зажечь уголек вчерашний
Сегодня очаг поможет.

Не дайте огню погаснуть!…
В Нормандии есть поверье.
Иначе войдет несчастье,
Судьба сторожит за дверью.

В счастливых домах — порука,
Обходят сторонкой беды,
Не даром огонь для внуков
Зажгли в очагах их деды.

Зимою вечером так долго время длится,
Надоедает думать и читать,
И нехотя начнешь с бумагами возиться
И письма в ящиках перебирать.

И вот в моей руке неярко освещенный,
Вечерним немигающим огнем,
Портрет поблекнувший — дореволюционный —
И офицер, задумался на нем,

Гвардейский вицмундир, чеканный тонкий профиль,
Наклон вперед всем корпусом слегка…
Не Дон-Жуан, не Байрон и не Мефистофель —
Улан Его Величества полка.

Бледнеет медленно в уютной раме кружев
Опал гигантский — снежное окно,
И, рану старую случайно обнаружив,
Пылает кровь, как щедрое вино.

Мелькнувших быстрых лет волненье и забава,
Далекий друг, герой влюбленных грез,
Куда, в какую глушь забросила, судьба вас?
Кем, стали вы? Трагический вопрос.

Остались ли вы там на родине печальной,
Бежали ли в далекие края,
И блещет серебром пробор ваш идеальный,
Обиды жгучей горечь не тая…

Погибли ли в бою? И взор надменно томный,
На миг обретший прежние права,
Закрыт давно землей и на могиле скромной
Растет весной зеленая трава?…

Сколько-б люди ни жили, сколько-б слов ни писали,
Громких слов — Милосердье, Гуманность и Долг, —
Но хранят всех времен вековые скрижали
И написано кровью на железе и стали:
Человек человеку всегда будет волк.

Не в безвестных полях мирового простора,
Где чужая нам жизнь в чуждых землях кипит,
В двух шагах, рядом, здесь, в рудниках Джалайнора,
Безответная ставка жестокого спора,
Гибнут сотнями люди, край кровью залит.

Плотно сжатые строчки пестрят деловито
И кричат со столбцов телеграмм и газет,
Что в разрушенных копях нет счета убитым,
Погребенным в обвалах, водою залитым.
И надежды на помощь, спасенья им нет.

Гибнут люди не там, не в пространстве, не где-то,
А знакомые, близкие, здесь, в двух шагах…
Те, кого мы встречали улыбкой привета,
С кем текла наша жизнь общим солнцем согрета,
С кем делили мы горе и радость и страх,

Мирно дремлют дома, улыбаются лица
И сверкают вдоль улиц приманки витрин,
Элегантных прохожих снуют вереницы,
А кровавой рукой жизнь листает страницы
Здесь у ближних холмов, у соседних долин.

И помочь мы не можем, понять мы не в силах
Для кого и кому эти жертвы нужны,
Что пожнет победитель на свежих могилах
Безоружных людей, сжатых в шахтах унылых,
Беззащитных рабочих, не знавших вины?