Павел Лукницкий - Памир без легенд (рассказы и повести)

У ручья, который сейчас струится над нами, распыляясь в тонкие водопады,--долгая жизнь и долгий путь. А наша жизнь и наш путь не здесь ли теперь окончатся?..

Налево от нас -- очень крутой, высокий травянистый склон. Направо--причудливые башни и колодцы конгломератов, когда-то размытых все теми же горными водами.

А здесь, на дне каменной пробирки,--арчовый лес, травянистая лужайка, перерезанная ручьем. Отсюда не убежишь...

На лужайке -- скрытая от всех человеческих взоров, кочевка курбаши Закирбая: шесть юрт. По зеленому склону и в арче пасется мирный, хоть и басмаческий скот: яки, бараны. Вокруг нас--женщины, дети,--у курбаши большая родовая семья. Все повылезали из юрт поглазеть на пленных.

Нас вводят в юрту. Поднимает голову, в упор глядит на нас из глубины юрты старик Зауэрман. Впрочем, мы не удивлены.

-- Вы здесь?

Моргает красными глазами, удрученно здоровается:.

-- И вас?..

-- Да, вот видите.

-- А где ваш третий?

-- Убит.

-- А-а.. убит--Мерзавцы!.. Ну, и нам скоро туда же дорога... на этот раз живым не уйду!.. -- Старик умолкает, понурив голову.

3

Старик Зауэрман уже был однажды в плену у эта самого Закирбая. Долго бесчинствовал Закирбай со своей басмаческой бандой. Резал и грабил. Брал в плен и резал. Двоих не зарезал--были нужны работники: лесообъездчика Зауэрмана с женой. Беспомощны, боязливы и беззлобны старик и старуха. И сердца у них порченые: в гору идут--задыхаются. Не убегут. Покорно исполняют супруги все приказания, бандит превратил их в рабов. А когда разбили банду красноармейцы, бежал Закирбай с остатками банды в горы и работников своих забрал с собой. В глухих трущобах Алая, Кашгарии и Памира одиннадцать месяцев скрывались разбитые басмачи. От бескормицы, от больших переходов потеряли половину лошадей и скота. Трудно стало жить Закирбаю. Все население поднялось дл борьбы с басмачами. Ни в одном кишлаке не смел по казаться Закирбай. Население помогало Красной Армии, а где не было Красной Армии, организовало собственную милицию. И тогда, чтоб спасти свою обветренную, повисшую складками шкуру, решил Закирбай перекинуться. Заявил: "Больше я не басмач. Басмачи мне враги, Советская власть хороша. Буду бить басмачей везде и всегда. Пустите меня в милицию". Поверили Закирбаю! Пустили. Повоевал с басмачами, сколько нужно было для "очищения грехов", и заделался мирным жителем, полноправным гражданином,--хоть и баем, но правда же "любящим" советскую власть! Толстел, жирел, умножал стада. А Зауэрман с женой вернулся в Гульчу после одиннадцати месяцев плена.

Все это в прошлом. А теперь?..

...На тощей собственной лошаденке возвращался в Гульчу из поездки в Ак-Босогу Зауэрман. Услышал тревожную весть, заехал к палаткам путешественников сообщить ее и, стремясь скорее узнать о судьбе жены, оставшейся в разгромленной басмачами Гульче, поехал один.

Семь всадников подскочило к нему.

-- А, э! Старый знакомый! Оружие есть?

-- Нет!--испугался старик, задрожал.

-- Деньги есть?

-- Вот, в кошельке немного...

-- Сколько?

-- Рублей двадцать...

-- Покажи.

Зауэрман показал кошелек. Не сказал, что в сапоге у него еще триста сорок казенных рублей. Осмотрели кошелек. Оставили. Что с него взять?

-- Ладно, друг, поезжай назад--вон к тем юртам, мы тебе ничего не сделаем. Крепко молчи, не оглядывайся, а если в сторону свернешь--убьем.

Басмачи торопились укрыться в засаду. Они готовились к другой, покрупнее, охоте.

Зауэрман повернул лошаденку и поехал к юртам над рекой. Юрты оказались кочевкой муллы Таша. Это от них бежало к реке стадо баранов, когда мы с караваном проезжали под ними по ложу реки и смеялись: "Атака!" Ничего худого мы не подозревали тогда, а Зауэрман, уже плененный муллой Ташем, видел наш караван внизу и слышал, как мулла Таш уговаривался с подручными пригласить нас пить чай и всех перерезать в юрте. Юдин случайно отказался отчая тогда, а мулла Таш побоялся открыто напасть. Вскоре услышал Зауэрман частую стрельбу, а немного позже увидел и второй проходивший по ложу реки караван,--это были, несомненно, советские работники, но кто такие, Зауэрман не знал. Караван прошел, и опять послышались отдаленные выстрелы. Зауэрман понял все. А потом его привезли сюда. Лошадь у него отобрали -- она здесь сейчас, пасется в арче вместе с басмаческими.

4

Тахтарбай--родной брат курбаши Закирбая. Юрта Тахтарбая богата: одеяла, сложенные по стенкам, сундучки в подвесках, витых из шерсти, узбекская камышовая циновка, как ширма, по хорде отрезающая женскую половину юрты. Как всегда -- посередине очаг с треногами, казанами, кумганами, а вокруг очага--грязные кошмы и бараньи шкуры -- подстилка, на которой полулежим мы. В юрту набились басмачи; жена Тахтарбая хозяйничает за циновкой. В ушах -монотонный гул непонятных мне разговоров.

Я гляжу на корчащуюся в огне смолистую арчовую ветвь, на подернутый пеплом айран в деревянной чашке, на едкий дым, рвущийся в кружок голубого неба над моей головой. Еще не хочется верить, что мы в плену. Но не верить нельзя... Удивительно, что мы еще живы,

Мы условились не разговаривать. Юдин и Зауэрман знают киргизский язык. Прислушиваются. Каждый оттенок настроения басмачей им понятен. А я--как глухонемой. Ловлю только лаконические фразы Юдина, произносимые украдкой, шепотом, без подробностей, -- те отрывочные слова, которыми он уведомляет меня о важнейших поворотных пунктах событий.

А у басмачей такая манера: самый пустяк, самую незначительную мысль передавать друг другу таинственным шепотом, отойдя в сторону, присев на корточки и почти соприкасаясь лбами. Может, и ничего плохого нет в том, о чем они сейчас шепчутся, а впечатление отвратительное.

Время тянется...

5

Когда все басмачи высыпали наружу на топот, на шум и крики приехавшей снизу оравы, Юдин подошел к пологу, закрывшему выходной проем. Кочевка суетилась. В криках были злоба, ярость, -- за стенкой юрты шел какой-то ожесточенный спор. Я слушал... слушал... Долго шумели снаружи, а потом послышались свист, топот копыт и удаляющиеся голоса. Юдин повернулся ко мне, прошел на кошму, сел и шепотом кратко сообщил мне, что приезжавшие решали нашу судьбу; решили прикончить нас и сделают это, когда Закирбай вернется в кочевку. Юдин слышал все подробности обсуждения, как нас кончать, и все бешеные выкрики по нашему адресу. Но мне он ничего не успел рассказать, потому что в юрту снова ввалились басмачи. Они спокойно расселись вокруг очага и удовлетворенно на нас поглядывали, продолжая прерванные разговоры.

6

...В юрте Тахтарбая нас непрерывно сверлила мысль: "Что сейчас происходит с мургабцами?"

И ее неизменно перебивала другая: "Осман... где Осман и что с ним?"

Юдин упрямо спрашивает об этом Тахтарбая, и в ответ Тахтарбай молчит. А в хитрых его глазах Юдин ловит насмешку.