Владимир Маяковский - Сборники стихотворений

легенда тянется легенда

тянется

из века в век: что человек, мол,

который пьяница,разувлекательнейший человек. Сквозь призму водки, мол,

все - красотки... Любая

гадина распривлекательна. У машины

общества

поразвинтились гайки люди

лижут

довоенного лютей. Скольким

заменили

водочные спайки все

другие

способы

общения людей?! Если

муж

жену

истаскивает за волосы понимай, мол,

я

в семействе барин!это значит,

водки нализался этот

милый,

увлекательнейший парень. Если

парень

в сногсшибательнейшем раже доставляет

скорой помощи

калек ясно мне,

что пивом взбудоражен этот

милый,

увлекательнейший человек. Если

парень,

запустивши лапу в кассу, удостаивает

сам себя

и премий и наград значит,

был привержен

не к воде и квасу Этот

милый,

увлекательнейший казнокрад. И преступления

всех систем, и хрип хулигана,

и пятна быта сегодня

измеришь

только тем сколько

пива

и водки напито. Про пьяниц

много

пропето разного,из пьяных пений

запомни только: беги от ада

от заразного, тащи

из яда

алкоголика.

1929

КАНДИДАТ ИЗ ПАРТИИ

Сколько их?

Числа им нету. Пяля блузы,

пяля френчи, завели по кабинету и несут

повинность эту сквозь заученные речи. Весь

в партийных причиндалах, ноздри вздернул

крыши выше... Есть бумажки

прочитал их, нет бумажек

сам напишет. Все

у этаких

в порядке, нe язык,

а маслобой... Служит

и играет в прятки с партией,

с самим собой. С классом связь?

Какой уж класс там! Классу он

одна помеха. Стал

стотысячным балластом. Ни пройти с ним,

ни проехать. Вышел

из бойцов

с годами в лакированные душки... День пройдет

знакомой даме хвост

накрутит по вертушке.

Освободиться бы

от ихней братии, удобней будет

и им

и партии.

1929

ВОНЗАЙ САМОКРИТИКУ!

Наш труд

сверкает на "Гиганте", сухую степь

хлебами радуя. Наш труд

блестит.

Куда ни гляньте, встает

фабричною оградою. Но от пятна

и солнца блеск не смог

застраховаться,то ляпнет

нам

пятно

Смоленск, то ляпнут

астраханцы. Болезнь такая

глубока, не жди,

газеты пока статейным

гноем вытекут,ножом хирурга

в бока вонзай самокритику! Не на год,

не для видика такая

критика. Не нам

критиковать крича для спорта

горластого, нет,

наша критика

рычаг и жизни

и хозяйства. Страна Советов,

чисть себя нутро и тело, чтоб, чистотой

своей

блестя, республика глядела. Чтоб не шатать

левей,

правей домину коммунизма, шатающихся

проверь своим

рабочим низом. Где дурь,

где белых западня, где зава

окружит родня вытравливай

от дня до дня то ласкою,

то плетью, чтоб быстро бы

страну

поднять, идя

по пятилетыо. Нам

критика

из года в год нужна,

запомните, как человеку

кислород, как чистый воздух

комнате.

1929

НА ЗАПАДЕ ВСЕ СПОКОЙНО

Как совесть голубя,

чист асфальт. Как лысина банкира,

тротуара плиты (после того,

как трупы

на грузовозы взвалят и кровь отмоют

от плит политых). В бульварах

буржуеныши,

под нянин сказ, медведям

игрушечным

гладят плюшики (после того,

как баллоны

заполнил газ и в полночь

прогрохали

к Польше

пушки). Миротворцы

сияют

цилиндровым глянцем, мозолят язык,

состязаясь с мечом (после того,

как посланы

винтовки афганцам, а бомбы

басмачам). Сидят

по кафе

гусары спешенные. Пехота

развлекается

в штатской лени. А под этой

идиллией

взлихораденно-бешеные военные

приготовления. Кровавых капель

пунктирный путь ползет по земле,

недаром кругла! Кто-нибудь

кого-нибудь подстреливает

из-за угла. Целят

в сердце.

В самую точку. Одно

стрельбы командирам

надо бунтовщиков

смирив в одиночку, погнать

на бойню

баранье стадо. Сегодня

кровишка

мелких стычек, а завтра

в толпы

танки тыча, кровищи

вкус

война поймет,пойдет

хлестать

с бронированных птичек железа

и газа

кровавый помет. Смотри,

выступает

из близких лет, костьми постукивает

лошадь-краса. На ней

войны

пожелтелый скелет, и сталью

синеет

смерти коса. Мы,

излюбленное

пушечное лакомство, мы,

оптовые потребители

костылей

и протез, мы выйдем на улицу,

мы

1 августа аж к небу

гвоздями

прибьем протест. Долой

политику

пороховых бочек! Довольно

дома

пугливо щуплиться! От первой республики

крестьян и рабочих отбросим

войны

штыкастые щупальцы. Мы требуем мира.

Но если

тронете, мы в роты сожмемся,

сжавши рот. Зачинщики бойни

увидят

на фронте один

восставший

рабочий фронт. 1929

ПАРИЖАНКА

Вы себе представляете

парижских женщин с шеей разжемчуженной,

разбриллиантенной

рукой... Бросьте представлять себе!

Жизнь

жестче у моей парижанки

вид другой. Не знаю, право,

молода

или стара она, до желтизны

отшлифованная

в лощеном хамье. Служит

она

в уборной ресторана маленького ресторана

Гранд-Шомьер. Выпившим бургундского

может захотеться для облегчения

пойти пройтись. Дело мадмуазель

подавать полотенце, она

в этом деле

просто артист. Пока

у трюмо

разглядываешь прыщик, она,

разулыбив

облупленный рот, пудрой подпудрит,

духами попрыщет, подаст пипифакс

и лужу подотрет. Раба чревоугодий

торчит без солнца, в клозетной шахте

по суткам

клопея, за пятьдесят сантимов!

(По курсу червонца с мужчины

около

четырех копеек.) Под умывальником

ладони омывая, дыша

диковиной

парфюмерных зелий, над мадмуазелью

недоумевая, хочу

сказать

мадмуазели: - Мадмуазель,

ваш вид,

извините,

жалок. На уборную молодость

губить не жалко вам? Или

мне

наврали про парижанок, или

вы, мадмуазель,

не парижанка. Выглядите вы

туберкулезно

и вяло. Чулки шерстяные...

Почему не шелка? Почему

не шлют вам

пармских фиалок благородные мусыо

от полного кошелька? Мадмуазель молчала,

грохот наваливал на трактир,

на потолок,

на нас. Это,

кружа

веселье карнавалово, весь

в парижанках

гудел Монпарнас.

Простите, пожалуйста,

за стих раскрежещенный и за описанные

вонючие лужи, но очень

трудно

в Париже

женщине, если

женщина

не продается,

а служит.

1929

КРАСАВИЦЫ

(Раздумье на открытии Grand Opera*)

В смокинг вштопорен, побрит что надо. По гранд

по опере гуляю грандом. Смотрю

в антракте красавка на красавице. Размяк характер все мне

нравится. Талии

кубки. Ногти

в глянце. Крашеные губки розой убиганятся. Ретушь