Владимир Маяковский - Стихи

стрелу любви

иначе метит, путает

- ребенок этакий уловленье

любимой

в романтические сети с повышеньем

подчиненной по тарифной сетке. По женской линии тоже вам не райские скинии. Простенького паренька подцепила

барынька. Он работать,

а ее

не удержать никак бегает за клёшем

каждого бульварника. Что ж,

сиди

и в плаче

Нилом нилься. Ишь!

Жених! - Для кого ж я, милые, женился? Для себя

или для них? У родителей

и дети этакого сорта: - Что родители?

И мы

не хуже, мол! Занимаются

любовью в виде спорта, не успев

вписаться в комсомол. И дальше,

к деревне,

быт без движеньица живут, как и раньше,

из года в год. Вот так же

замуж выходят

и женятся, как покупают

рабочий скот. Если будет

длиться так

за годом годик, то, скажу вам прямо, не сумеет

разобрать

и брачный кодекс, где отец и дочь,

который сын и мама. Я не за семью.

В огне

и дыме синем выгори

и этого старья кусок, где шипели

матери-гусыни и детей

стерег

отец-гусак! Нет. Но мы живем коммуной

плотно, в общежитиях грязнеет кожа тел. Надо

голос

подымать за чистоплотность отношений наших

и любовных дел. Не отвиливай

мол, я не венчан. Нас

не поп скрепляет тарабарящий. Надо

обвязать

и жизнь мужчин и женщин словом,

нас объединяющим:

"Товарищи". 1926 Русская советская поэзия. Под ред. Л.П.Кременцова. Ленинград: Просвещение, 1988.

ПИСЬМО ТОВАРИЩУ КОСТРОВУ ИЗ ПАРИЖА О СУЩНОСТИ ЛЮБВИ Простите

меня,

товарищ Костров, с присущей

душевной ширью, что часть

на Париж отпущенных строф на лирику

я

растранжирю. Представьте:

входит

красавица в зал, в меха

и бусы оправленная. Я эту красавицу взял

и сказал: - правильно сказал

или неправильно? Я, товарищ,

из России, знаменит в своей стране я, я видал

девиц красивей, я видал

девиц стройнее. Девушкам

поэты любы. Я ж умен

и голосист, заговариваю зубы только

слушать согласись. Не поймать меня

на дряни, на прохожей

паре чувств. Я ж

навек

любовью ранен еле-еле волочусь. Мне

любовь

не свадьбой мерить: разлюбила

уплыла. Мне, товарищ,

в высшей мере наплевать

на купола. Что ж в подробности вдаваться, шутки бросьте-ка, мне ж, красавица,

не двадцать,тридцать...

с хвостиком. Любовь

не в том,

чтоб кипеть крутей, не в том,

что жгут угольями, а в том,

что встает за горами грудей над

волосами-джунглями. Любить

это значит:

в глубь двора вбежать

и до ночи грачьей, блестя топором,

рубить дрова, силой

своей

играючи. Любить

это с простынь,

бессоннницей

рваных, срываться,

ревнуя к Копернику, его, a не мужа Марьи Иванны, считая

своим

соперником. Нам

любовь

не рай да кущи, нам

любовь

1000 гудит про то, что опять

в работу пущен сердца

выстывший мотор. Вы

к Москве

порвали нить. Годы

расстояние. Как бы

вам бы

объяснить это состояние? На земле

огней - до неба... В синем небе

звезд

до черта. Если бы я

поэтом не был, я б

стал бы

звездочетом. Подымает площадь шум, экипажи движутся, я хожу,

стишки пишу в записную книжицу. Мчат

авто

по улице, а не свалят наземь. Понимают

умницы: человек

в экстазе. Сонм видений

и идей полон

до крышки. Тут бы

и у медведей выросли бы крылышки. И вот

с какой-то

грошовой столовой, когда

докипело это, из зева

до звезд

взвивается слово золоторожденной кометой. Распластан

хвост

небесам на треть, блестит

и горит оперенье его, чтоб двум влюбленным

на звезды смотреть их ихней

беседки сиреневой. Чтоб подымать,

и вести,

и влечь, которые глазом ослабли. Чтоб вражьи

головы

спиливать с плеч хвостатой

сияющей саблей. Себя

до последнего стука в груди, как на свидание,

простаивая, прислушиваюсь:

любовь загудит человеческая,

простая. Ураган,

огонь,

вода подступают в ропоте. Кто

сумеет совладать? Можете?

Попробуйте.... 1928 Владимир Маяковский. Навек любовью ранен. Москва: Эксмо-Пресс, 1998.

ЛЕВЫЙ МАРШ Разворачивайтесь в марше! Словесной не место кляузе. Тише, ораторы! Ваше слово, товарищ маузер. Довольно жить законом, данным Адамом и Евой. Клячу истории загоним. Левой! Левой! Левой!

Эй, синеблузые! Рейте! За океаны! Или у броненосцев на рейде ступлены острые кили?! Пусть, оскалясь короной, вздымает британский лев вой. Коммуне не быть покоренной. Левой! Левой! Левой!

Там за горами горя солнечный край непочатый. За голод за мора море шаг миллионный печатай! Пусть бандой окружат нанятой, стальной изливаются леевой,России не быть под Антантой. Левой! Левой! Левой!

Глаз ли померкнет орлий? В старое станем ли пялиться? Крепи у мира на горле пролетариата пальцы! Грудью вперед бравой! Флагами небо оклеивай! Кто там шагает правой? Левой! Левой! Левой! 1918 Русская советская поэзия. Под ред. Л.П.Кременцова. Ленинград: Просвещение, 1988.

Я По мостовой моей души изъезженной шаги помешанных вьют жестких фраз пяты. Где города повешены и в петле облака застыли башен кривые выи иду один рыдать, что перекрестком распяты городовые. 1913 Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред. М.Гаспаров, И.Корецкая и др. Москва: Наука, 1993.

ВОТ ТАК Я СДЕЛАЛСЯ СОБАКОЙ Ну, это совершенно невыносимо! Весь как есть искусан злобой. Злюсь не так, как могли бы вы: как собака лицо луны гололобой взял бы и все обвыл.

Нервы, должно быть... Выйду, погуляю. И на улице не успокоился ни на ком я. Какая-то прокричала про добрый вечер. Надо ответить: она - знакомая. Хочу. Чувствую не могу по-человечьи.

Что это за безобразие? Сплю я, что ли? Ощупал себя: такой же, как был, лицо такое же, к какому привык. Тронул губу, а у меня из-под губы клык.

Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь. Бросился к дому, шаги удвоив. Бережно огибаю полицейский пост, вдруг оглушительное: "Городовой! Хвост!"

Провел рукой и - остолбенел! Этого-то, всяких клыков почище, я не заметил в бешеном скаче: у меня из-под пиджака развеерился хвостище и вьется сзади, большой, собачий.

Что теперь? Один заорал, толпу растя. Второму прибавился третий, четвертый. Смяли старушонку. Она, крестясь, что1000 то кричала про черта.

И когда, ощетинив в лицо усища-веники, толпа навалилась, огромная, злая, я стал на четвереньки и залаял: Гав! гав! гав! 1915 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

А ВСЕ-ТАКИ Улица провалилась, как нос сифилитика. Река - сладострастье, растекшееся в слюни. Отбросив белье до последнего листика, сады похабно развалились в июне.

Я вышел на площадь, выжженный квартал надел на голову, как рыжий парик. Людям страшно - у меня изо рта шевелит ногами непрожеванный крик.