Катерина Ракитина - Осколки

Мир закачало.
Подставляйте ладони!
Вот-вот посыплются звезды.

Все звезды погасли.
Последняя
в кровь исколола мне пальцы.

А может,
в непокорных источниках
самая сладкая вода?

Я забыла слова.
К чему?
Ясней говорили руки.

Если б ночь не пришла,
не было б утра.
Зажгите свечи.

Расстреливали заложниц
на краю песчаного яра.
В песок
осыпались васильки
с их вышитых платьев.

Не вздыхай.
Этого не было.
Я согласна.
Бросаю трубку.

Звезды гаснут,
потому что забывают
поддерживать огонь.

Что есть
истина?
Смех ребенка.

Ведь даже если мы умираем,
от нас остается радуга
и ком земли с пробившейся травой.

Где-то за поворотом
ждет светлое мое счастье.
Где-то за поворотом.
Только вот за каким?

Медный фонарь,
корабельный фонарь
горит,
горит,
горит.
Медный фонарь,
корабельный фонарь
над Карианом
луна.

Дыхаю. Коле (горле
ад пяшчоты й болесцi сло(.
Лёс нас кiне (жорны
жменяю каласо(.
Хто нам загоiць раны?
Хто папросiць: «Жывi!»?
Ранiца замяшана
на нашай крывi.

Вы так прекрасны,
что я ослеп
и принял камень
за хлеб
и за воду из родника
принял струйку песка.

Как галерник к цепи, я прикован к вам.
Как галерник к цепи, я прикован к снам,
где апрель и август слились в одно.
Надо только разбить стекло.

И одно лишь в мире неизменно
тонкие врачующие пальцы.
И одно лишь в мире невозвратно
ваших губ сухих прикосновенье.

Я думала, мне это снится,
я не знала, что все всерьез.
Но Боже! Как сладко спится
на подушке, мокрой от слез.

…и вам вдруг стало казаться
по воле чуда и случая,
что тот человек перед вами — всех на свете лучше.
Раскиданный по ожерельям,
закутанный в покрывала
ваш сон из тоски и смиренья
стал вдруг походить на пламя.

Как в незапамятной дали,
звучит негромко «Свете мой…»
Минует все, и канет свет,
и сгинет самоя любовь,
но двадцать лет, и тридцать лет
нетленно это «Свете мой…»,
как в незапамятной дали.

Спутаны сосен янтарных стволы,
мечутся белок рыжие стрелы
и на песках ослепительно белых
серые спят валуны.

По перепутку, по радуге,
развешанной, как белье,
бродили бледные ангелы,
молясь во имя твое.

День Выбиванья Ковров.
Предновогодье.
Ковры — как лужайки в снегу.
Стук выбивалок
эхо рождает
в соседних дворах.

Мягкие слова — это ложь,
я уже устала от лжи.
Ласковый, как девочка,
дождь
по траве подросшей бежит.

Мой Бог не в храме
мороз в оконной раме
нарисовал его портрет
и солнце брызжет на икону
синица отвечает звоном
и льется свет.

У черники вкус карамели.
Я сижу в лесу,
и мне грустно.
Всей черники мне не собрать.

Журавлю в руках не бывать
хлеб с ладони не брать
в дому не петь
а лететь, лететь!..
И да будет мой полет
волен и радостен.

Почему Аленушка плачет,
у ручья на камушке сидя?
Улетел голубочек сизый,
жемчуг скатный скатился с платья.

День ощетинился кастетом…

Кот везде усы теряет:
видно, дождь прошел
с утра.

Мои друзья, пятнистые псы,
не залижут рану полной луны…

Лет через пять или двести
я полностью стану ведьмой
буду жить в окружении кошек
и творить свои заклинанья,
чтобы денег хватило
до зарплаты

За окнами ветра пляска,
за окнами Навья пасха.

Котя, не спеши, постой.
Хвостик выгнут запятой.
Ушки на макушке
ах, какие ушки!
Очень тощий хребет
не дают тебе обед,
потому что денег нет.
Будут.

Мелкой кошкой — по крышам
да все выше, выше.
На метлу — да в небо
(быль ли — небыль).
Я не ведьма — они все знают,
а я просто — летаю.

…Только череп трясет на колу
обезумевший ветер,
попытавшись задуть
беспощадную эту свечу.

…Недозрелой земляники
терпкая сладость.
Поцелуй меня, моя радость.

И в сорок пять — короткое цветенье
осеннее
светло и безнадежно

Я забыл, какого цвета ваш голос.
Я пишу стихи и их теряю.
Надо мною нависает город,
а над городом луна большая.
Я накручиваю диск телефонный.
Я, как глупый и задумчивый сторож,
пропустивший накатившую полночь.
Я забыл, какого цвета ваш голос.

И хрустальное станет плотью.
И сказка умрет, не родившись.
Господь, не сердитесь.
Время пришло
улетать
ангелам