Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Первую премию и венок получил Ионицэ.

В третьем классе:

Артур Ионеску — общий балл девять целых и девяносто девять сотых с половиной.

Ионицэ Пэунеску — общий балл девять целых, девяносто девять сотых и три четверти.

Наконец двое блестящих учеников кончают четвертый класс.

Господин Мандаке Ионеску твердо заявил Артуру:

— Если получишь первую премию и венок, повезу на выставку, если нет — поедем в деревню.

А если господин Мандаке говорит о чем-нибудь твердо, то другого решения быть не может.

Весь город с неослабевающим нетерпением ожидал результатов годовых экзаменов и распределения премий.

Почтенные граждане начали заключать пари. Реакционеры ставили на Ионицэ, прогрессисты на Артура.

В Центральном кафе были заключены пари больше чем на тридцать порций варенья, примерно на такое же количество чашек кофе, пирогов, ватрушек и стаканов вина с газированной водой.

Только ты, дорогой читатель, только ты, которому не довелось быть матерью, не можешь понять переживания и все возрастающего волнения матери Артура, очаровательной мадам Аглае Ионеску.

Что бы мадам Ионеску ни делала — сидела ли, ходила, ела, спала, — она ни на мгновенье не могла избавиться от мысли о том, что и в этом году сотые доли общего балла Артура будут меньше, чем у Ионицэ, потому что — и это вполне понятно — речь могла идти лишь о маленькой разнице в сотых долях, ибо познания обоих соперников блестящи.

Угнетенная своими мыслями, мать Артура, встретив на улице учителя господина Тибериу Бумбеша, который, приветствуя ее, склонился до земли, решилась с замиранием сердца остановить коляску.

— Извините, господин Бумбеш! — воскликнула она. — На одну минуточку…

— С преогромным удовольствием! — медовым голосом ответил юный Тибериу и, обнажив голову, подошел к подножке коляски.

— Мне бы хотелось с вами кое о чем поговорить. Смогли бы вы, если это вас не очень затруднит, пожаловать сегодня ко мне?

— О госпожа!.. — ответствовал совершенно очарованный господин Тибериу.

— …в половине второго.

— С удовольствием, госпожа, с огромным удовольствием!

— Тогда точно в половине второго. Я вас буду ждать. Вы придете?

— Непременно, сударыня.

Изящный поклон! Коляска трогается. Господин Тибериу надевает шляпу и отправляется к парикмахеру, чтобы привести в порядок бородку клинышком, усы и волосы, которые он зачесывает кверху.

— Почему же, — может спросить читатель, — мадам Ионеску «с замиранием сердца» остановила коляску, чтобы поговорить с господином Бумбешом?

— О! — отвечу я. — Это весьма деликатный вопрос, о котором я забыл сказать раньше. Вот в чем суть.

Господин Тибериу молод, и весь город свято хранит тайну о том, что этот юноша молча вздыхает по очаровательной Аглае, которая, напротив, терпеть не может Тибериу, потому что тот очень косит.

Сколько бы раз она ни замечала, как он бросает на нее томные взгляды из-под синих очков — ибо он носит синие очки, — всякий раз она испытывала на сердце какое-то томление, сопровождающееся мигренью. Она начинала зевать, и зевала, зевала, так что ей приходилось немедленно отправляться домой, чтобы избавиться от этого наваждения.

Минувшей зимой на благотворительном балу господин Бумбеш стоял в углу гостиной и смотрел, как танцевала изящная госпожа Ионеску. Он так долго смотрел на нее, что она начала зевать, и зевала, зевала до тех пор, пока посредине одной из фигур кадрили вдруг не издала легкого стона и чуть было не упала, — ей сделалось дурно, и ее должны были вывести под руки на воздух и освободить от злых чар.

Если взгляд господина Тибериу, брошенный даже издалека, оказывал такое воздействие на нервы этой дамы, то естественно, что тот шаг, на который она решилась сейчас, был ею сделан с замиранием сердца. Нужна была отчаянная смелость с ее стороны, чтобы добровольно подвергнуть себя сглазу в личном разговоре, на таком близком расстоянии.

Уже двадцать пять минут второго.

Кто-то звонит. Госпожа Ионеску ощущает, как начинаются спазмы в левой стороне ее корсета.

Это человек в синих очках.

Горничная вводит его в гостиную.

Юный педагог облачен в слишком длинный черный сюртук. Его черные панталоны, наоборот, слишком коротки. Белый жилет с большим вырезом. Огромный бледно-розовый бант, концы которого развеваются при каждом движении. Жесткая, словно фарфор, манишка. На ногах желтые туфли и кремовые носки, на руках светло-серые перчатки. Серый зонтик от солнца и соломенное канотье с пестрой ленточкой. Канотье шнурком пристегнуто к пуговице сюртука, поскольку на улице ветер.

В гостиной никого нет.

Господин Бумбеш снимает шляпу, берет ее в левую руку, ставит зонтик около стула, подходит к зеркалу, поправляет бант и крахмальную манишку, которая все время топорщится из-под жилетки, вытягивает манжеты и застывает в ожидании.

Дверь открывается. Это хозяйка дома, еще более изысканная, чем всегда. Она держит около лица сложенный втрое носовой платок и вдыхает экстракт вербены. Бледная, она останавливается в дверях, словно под влиянием гипноза.

Господин Бумбеш еще раз представляется.

После обязательных в подобных обстоятельствах приветствий хозяйка делает героическое усилие, продвигается на два шага вперед и приглашает молодого человека присесть, потом садится сама, вытирая лоб платком, смоченным одеколоном.

Гость тщательно расправляет сзади фалды сюртука, поднимает их и садится.

— Давно я не имела удовольствия видеть вас, господин Бумбеш…..

— О! Это мадам не видела меня, а я видел госпожу часто; на прогулках, в магазинах.

— Я, по правде сказать, не видела вас после зимнего бала.

— Э! — отвечает молодой человек, томно глядя на нее сквозь очки и странно улыбаясь. — Это когда госпожа с таким увлечением и грацией танцевала… с двумя офицерами и ей стало плохо…

— Вы знаете, зачем я пригласила вас, господин Бумбеш?

— Нет!

— Чтобы попросить об одном одолжении.

— Об одолжении? А в чем оно состоит? Скажите, пожалуйста, мадам.

Проговорив это, молодой человек многозначительно и томно смотрит на нее из-под очков.

Хозяйка некоторое время молчит, потом зевает и вытирает платком лоб.

— О, пусть мадам скажет. Я готов исполнить все что угодно. Приказывайте, мадам, прошу вас!

И снова пожирает глазами хозяйку.

Аглае зевает во весь рот, нюхает платочек и, опустив глаза, произносит;

— Мне бы хотелось, чтобы мой Артур хоть раз получил первую премию. Хватит ее получать этому Пэунеску. До каких пор будет продолжаться гонение на моего ребенка!

— Простите, мадам, это вовсе не гонение. Ведь это определяется просто подсчетом, прошу прощения.

Госпожа поднимает глаза и, встретившись с его взглядом, икает и вновь опускает их.