Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Кир Януля клялся жене, что зря она его подозревает, разъяснял, что каждый торговец обязан быть со всеми вежливым, особенно с дамами. Она же заладила лишь одно — отчитывала его, обзывая бесстыдником и обманщиком. Совсем извелся кир Януля, хоть удавиться впору, как той синице. А барыня все не унималась. Мало того что сама подслушивала и подглядывала да к тому же многое от себя прибавляла, так она еще платила слугам, чтобы те шпионили за мужем. Приказала даже своему братишке ходить за ним по пятам, следить за всеми «проделками этого распутника». Разумеется, ни слуги, ни братишка ничего не узнали: ведь кир Януля был человеком вполне порядочным и верным мужем. Стала тогда барыня ругать слуг, кричать, что они «негодные, подлые изменщики», что зря едят ее хлеб. Братишке заявила, что, если он переступит порог ее дома, она ему ноги переломает. Всю прислугу она в присутствии хозяина наградила оплеухами и прогнала.

Как только она сменила слуг, начались новые подозрения и новые ссоры… Правда, ссорой это назвать нельзя: во время ссоры один говорит одно, другой — другое, либо по очереди, либо оба вместе, — в общем каждый что-то говорит. Но тут кричала, ругалась и проклинала только она, а кир Януля слушал и молча все терпел. Почуяли слуги, что в этом доме хозяин ничего не значит, и стали подлизываться к хозяйке: рассказывали ей про кира Янулю всякие небылицы, одна другой хлеще. Такими слугами барыня была довольна, а они делали все, что им заблагорассудится, и безбожно обкрадывали хозяев.

Тогда же Акривица пристрастилась к картам: во всех комнатах стоят столы, дом полон гостей, играют и в «тридцать одно», и в «штосс», и в «фараон»… Угощают гостей вареньем, всякими сладостями, кофе, винами и наливками, подают без конца чубуки — и так с утра до вечера и с ночи до утра. Акривица была к тому же очень самоуверенна, считала, что никто не играет лучше ее, и, конечно, помногу проигрывала. Все эти расходы и проигрыши доставляли киру Януле уйму хлопот, доходов ему стало не хватать. Он ничего об этом не говорил жене, но иногда, будто в шутку, у него все-таки вырывалось:

— Как бы у нас не пошло все с молотка, с этими картами!

Барыне только того и надо было…

— Что? Такое невинное развлечение и то я не могу позволить себе в своем доме!.. Дочь Хаджи Кэнуцэ не привыкла в родительском доме считать каждый грош!.. Если ты знал, что нищий, нечего было жениться на мне! Женился бы на какой-нибудь нищей девке, держал бы взаперти, кормил маслинами да мамалыгой, а она сама стирала бы тебе белье и от жадности не зажигала бы даже огарка в доме! Или женился бы на другой, и она наставила бы тебе такие рога, что ты их и нести бы не мог!.. Мало тебе, что я порядочная женщина, что терплю, несчастная, все твои грязные, подлые выходки?.. Я жить хочу, поэтому и замуж пошла; иначе отправилась бы в монастырь!.. А вообще-то, Януля, если тебе не нравится, убирайся на все четыре стороны, увидимся, когда увижу я собственный затылок без зеркала!

Однажды, когда за столом было множество гостей, стала Яну-лиха ни с того ни с сего рассказывать об одной своей замужней подруге, которая в тот день не пришла к ним:

— …будто она связалась с таким-то князьком — он еще ребенок! — и рассвирепевший господарь чуть было не приказал остричь ей косы и заточить в скит, далеко в горы;

…будто однажды днем муж застал ее у Цурлоайе: она пировала на лугу с чужестранным консулом и другими повесами. Цыгане с жаром играли «казачка», а она, закинув руки на затылок, точно запорожский гуляка, плясала в одних туфельках;

…будто однажды она поехала исповедоваться в Кэлдэрушань к его преосвященству отцу Иоаникию и пробыла там со среды на страстной до самой красной горки. Все ночи напролет она, мол, каталась по озеру при луне с духовником и пела так, что на всю округу раздавались отнюдь не церковные песни. А святой старец сидел на веслах и вторил ей басом.

И всякие такие страсти…

Гости, особенно гостьи, весело смеялись, а кир Януля, бедняжка, благочестивый человек, не находил себе места от стыда. Он терпел и молчал, но наконец сказал, сперва очень ласково:

— Акривица, душа моя! Как ты можешь так? Ты же знаешь, мы с ее мужем хорошие друзья… Ты ведь сама всего этого не видела и без всякого основания так порочишь приятельницу, которую мы почти каждый день принимаем у себя. Нехорошо!

— Ну, разумеется, ты будешь ее защищать!.. Все время друг на друга глаза пялите!

Затем она заявила всем, что теперь подруга уж не исповедуется в Кэлдэрушань: она заглядывается на Янулю. «Задумала разбить мою семью!» Но пусть только она, Акривица, застанет ее на месте преступления! Не простит ее, как простил господарь: велит остричь, как солдата в казарме, эту… И иначе как монашьей и казачьей девкой ее не называла.

У кира Янули лопнуло наконец терпение. Он вскочил в бешенстве и, весь дрожа от гнева, закричал:

— Послушай-ка, Акривица! Я не позволю тебе, понимаешь, не позволю тебе говорить ни одного слова больше о женщине, которая порядочнее тебя, хоть ты и болтаешь о ней всякие мерзости, все, что приходит тебе на ум. Сама ты хуже ведьмы, самого кроткого человека из себя вывести можешь! Замолчи, гадюка, безумная, не то я прикажу связать тебя и отправить в сумасшедший дом! Понятно?

Акривица тут же метнулась к мужу — хотела дать затрещину. Он увернулся, а она с досады схватила со стола суповую миску и швырнула ему в лицо — ошпарила с головы до ног. Кир Януля рассвирепел и, сжав кулаки, бросился на жену, чтобы проучить ее, но гости встали между ними и удержали его:

— Да что вы, кир Януля! Успокойтесь! Негоже так!

Стали они и Акривицу унимать:

— Успокойтесь и вы, госпожа Акривица, бога ради! Не выводите его из себя!

Да не тут-то было!.. Принялась госпожа голосить, чуть не подняла на ноги всю слободу:

— Помогите! Помогите, люди добрые! Изувечит меня язычник, албанец!.. Ты еще бьешь меня, а? Мало тебе того, что ты надругался над семьей, над моей честью, вор, прохвост ты эдакий!.. Если ты напился и драться разохотился, поди бей своих любовниц с задворок; их ты засыпаешь деньгами, а дома скупишься на медный грош, свинья!.. Но бить меня, меня! Гнусный мужлан, оборванец, бродяга!.. На меня, дочь Хаджи Кэнуцэ, ты осмелился поднять руку, жалкий, грязный паршивец?.. Ну, погоди же, я тебя проучу, турецкое отродье!

И она не унялась, пока не сорвала голос… Пирушка расстроилась, и все гости стали их утихомиривать: «кир Януля!», «госпожа Акривица!», «чего только не наговорит человек сгоряча», «пальцы на одной руке и то все разные», «внутренности в человеке и то ссорятся», «как бы там ни было, нехорошо, если узнают, что такие случаи бывают в уважаемом доме», — и всякое такое. С грехом пополам их помирили. Но, конечно, на всей окраине сразу же стало известно, что «дожила бедная Акривица, дочь Кэнуцэ, до того, что бьет ее албанец за столом, в присутствии гостей — хоть сам ей изменяет с первой встречной!..» А подруги вторили: «Бедняжка, как она была воспитана — и в чьи руки попала!.. В гроб ее загонит язычник!»