Василе Александри - Александри В. Стихотворения. Эминеску М. Стихотворения. Кошбук Д. Стихотворения. Караджале И.-Л. Потерянное письмо. Рассказы. Славич И. Счастливая мельница

Крики «ура». Музыка. Пристанда подает знак, когда кричать «ура».

Данданаке (подбадриваемый Зоей и Типэтеску, выходит на середину с бокалом в руках). За здоровье избирателей… которые… проявили патриотизм и отдали мне… ну, как это сказать… забыл слово… Да! Свои голоса! И я, который… моя семья с сорок восьмого года в парламенте, и, стало быть, как беспристрастный демократ… как бы сказать… Одним словом — да здравствует!

Крики «ура», все чокаются и пьют.

Траханаке (к Кацавенку, который подошел к нему и Типэтеску). Итак, теперь ты с нами заодно, уважаемый! Браво! Я раді

Кацавенку. Почтеннейший господин Захария! При таких обстоятельствах мелкие страсти должны умолкнуть.

Траханаке. Вот это мне нравится! Браво! Желаю здравствовать!

Кацавенку. За здоровье нашего почтеннейшего и беспристрастнейшего председателя Траханаке! Ура!

Все чокаются. Зоя увидела в толпе подвыпившего гражданина, берет бокал и подносит ему.

Гражданин. За здоровье мадам Зои! Потому что она (икает) добрая дама! (Чокается с Зоей; она от всего сердца пожимает ему руку.)

Кацавенку (Типэтеску тихо). Вы должны меня простить и полюбить! (Экспансивно.) Потому что все мы любим свое отечество и все мы, румыны… более или менее честные люди.

Типэтеску смеется.

За здоровье нашего любимого префекта! Пусть он здравствует на благо нашего уезда!

Крики «ура», чоканье.

Траханаке (берет бокал и выходит на середину сцены. Очень весело) . Имейте чуточку терпения! Я не знаю префекта! У меня нет префекта. У меня есть друг! За здоровье моего друга Фэникэ! Пусть здравствует на счастье своих друзей! (Целует Фэникэ, потом Зою.)

Фэникэ целует руку Зое.

Крики «ура». Данданаке среди избирателей, он что-то рассказывает Фарфуриди и Брынзовенеску, изображая жестом колокольчик; направо, в глубине, Пристанда, подвыпивший гражданин, оркестранты, народ. Налево — Зоя, Типэтеску, Траханаке и другие избиратели. В центре — Кацавенку.

Кацавенку (сильно навеселе, заплетающимся языком , но все же с пафосом). Братья!

Все поворачиваются и слушают.

После великой борьбы, которая продолжалась почти тридцать лет, наша мечта сбылась! Чем мы были еще недавно, до Крымской войны? Мы боролись — и мы шагнули вперед! Вчера — обскурантизм, сегодня — свет! Вчера — ханжество, сегодня — свободомыслие! Вчера — горе, сегодня — радость!.. Вот преимущество прогресса!.. Вот благо конституционного режима!

Пристанда. Аккурат конституционного. Музыка! Туш!

Веселый марш. Громовое «ура». Все целуются. Взявшись за руки, кружатся вокруг Кацавенку и Данданаке, которые обнимаются. Зоя и Типэтеску любуются сценой со стороны.

Занавес.

1884

Мой друг Манолаке Гувиди — личность известная в обществе. У него значительное состояние, добытое честным трудом. Он человек умный и серьезный, прекрасный супруг и хороший отец семейства. Обладая такими качествами, он должен был победить в борьбе за жизнь: завистники, несмотря на всю их клевету, ничего не могли с ним поделать.

В свое время, когда он был женат первым браком, он занимался большими казенными подрядами — они-то и положили начало его процветанию, поскольку доходы от этого дела и превратились в то кругленькое состояние, обладателем которого он теперь и является. Завистливые интриганы пытались сжить его со света, и после ожесточенной кампании, как изустной, так и в прессе, они сумели создать в высоких кругах весьма неблагоприятное мнение вокруг моего друга Манолаке.

Все его хлопоты, протесты и жалобы оказались напрасными. Тогда, чтобы не ставить себя под удар и не продолжать бесполезно обивать пороги официальных учреждений, где его принимали весьма грубо и даже угрожали расторжением контракта и разорительным судебным процессом, он послал свою жену, чтобы она повела переговоры с одним весьма влиятельным сановником, который всегда при необходимости выручал его, выказывая большое расположение.

Господин Гувиди прекрасно знал себя, он понимал, что со своим «непреклонным и гордым» характером он не сможет провести это деликатное дело так тонко, как его жена. Госпожа Гувиди, несмотря на свою молодость, скрывала за девичьим обличием и почти детскими манерами большой дипломатический такт. Действительно, ее муж рассудил правильно: то, что не удалось бы «прямолинейному и вспыльчивому» мужчине, каким считал он себя, безболезненно довела до счастливого конца слабая женщина.

Злые языки устали и должны были в конце концов замолчать, а наш друг, открыто взятый под мощное покровительство высокопоставленного лица, о котором мы уже говорили, смог и дальше заниматься своими делами и сколотил значительное состояние, достойное его неустанной мудрой деятельности.

Но это еще не все: благодаря этому случаю между семейством Гувиди и их покровителем установились самые теплые дружеские отношения, которые оставались совершенно безоблачными в течение многих лет, пока жестокая смерть не сразила госпожу Гувиди в самом расцвете лет.

Бедная женщина! Такая молодая и прекрасная, столь любимая! Кто бы мог вообразить! И какую пустоту оставила она после себя!

«Невосполнимая потеря для оставшихся безутешными!»

Эти скорбные, полные тоски слова прочли мы на широкой ленте, свисающей с самого красивого венка из пармских фиалок, когда следовали за печальной похоронной процессией. А на венке, который возложил несчастный муж, была еще более краткая и более» душераздирающая надпись:

«Вечная память. Безутешный Гувиди ».

Много воды утекло с тех пор, и время, как и всегда, сгладило «вечную» скорбь, заполнив постепенно забвением ту пустоту, которую оставила после себя очаровательная усопшая женщина.

Когда пустота окончательно заполнилась, наш друг Манолаке женился второй раз.

Счастливчик!

Вторая его жена так же молода и столь же красива, как и некогда покойница; что же касается дипломатического такта, столь необходимого, когда муж ведет крупные и разнообразные дела, то можем прямо сказать: в этом она ее превзошла.

Поэтому-то дела дома Гувиди и К онепрерывно расширялись и процветали; успех стал покорным рабом нашего друга, а счастье следует за ним, как послушный и верный пес.

Я как раз размышлял о том, какой великолепный и светлый роман можно было бы написать, вдохновившись жизнью этого представителя счастливых людей, которых мы так хорошо знаем в нашем обществе, как вдруг получаю по почте следующее письмо: